Конец света для одной души
Шрифт:
Вообщем, в экстрасенсорном плане обошлось без успехов, фурора и аплодисментов, что не скажешь об одном побочном действии, связанным с дестабилизацией моего здоровья. Победоносно рукоплещет только целеустремлённо торпедированная электрокардиограмма с нестабильными изолиниями. Это моя брешь, самое слабое место, но и с таким невзгодьем я давно смирилась и приняла компенсационный бонус, как должное.
Габитусам я стала не интересна. Теперь они за километр обходят стороной мой дом с прилегающей территорией. Огибают все квартирные заначки и гостиничные днёвки с ночёвками. Уже не боязно, что расплывчатые
Меня оберегают. Очень. Я неприкасаемая.
Почему???
Двух своих "амиго-воздыхателей" из почётного караула тоже сдуло неожиданным ветром. Точным повтором танцевального забега, на том же месте, с тем же белым костром и с той же музыкой в полуобнаженке, неглижировали. Полнейший импичмент и пересмотр опеки от апокрифических надсмотрщиков.
Облом!
Осталось одна крайняя мера-набат. Я залезла на звонницу собора и исполнила колокольную заутреню и сразу же повечерие. Церковным служкой с его рингтоном притягательных, как раньше мне казалось, звуков рынды прихожане просто пренебрегли. Караван теней, не сбавляя плавную конькобежность и не меняя направление, ускользнул вдалеке. Они не удосужились свернуть на огонёк, не проявили былое попечение и присмотр.
Обломище!!!
Не теряю надежды увидеться с Томом, хоть с каким, хоть когда, хоть в каком виде.
Продолжаю его искать и всегда буду ловить маршрутку с нужным ориентированием. То, что короткохвостый моя пагуба, как сказал Семён, признаю окончательно. Не сомневаюсь и в том, что Зверюгин меня не спасал при встрече с синеглазым. Напротив, он придерживал Павла, который ринулся мне на подмогу.
Я отношусь к этому философски бесстрастно: у каждого своя погибель.
И в чьём лице, одушевленном или неодушевленном, она проявится, поди разберись. А свою я уже знаю. Разлюбезная баскервильская морда с саблевидными, не травоядными верхними клыками мне всецело подходит.
Вперёд!
Мистерия габитусов-фантомов остается недосягаемой и данная тайнопись не поддается расшифровке. Иногда я манифестирую поодаль вместе с ними, пытаясь что-нибудь рассмотреть и возможно, именно где-то там, в призрачном кортеже, обнаружить свою животину. Без Тома не видно не одного защитного слоя, только по своему состоянию здравия определяю рубеж силового поля. Заслон колоссальный, оградительную броню пробить нельзя, чужаки меня, как и прежде, не ощущают. Они совсем не чувствуют мой неотступный конвой.
Полнейшая диссоциация!
Непродолжительный эскорт экзотической, панцирной процессии всегда заканчивается ничем. Я нигде не выявила следов прибывания куцей пропажи. Надо приниматься за розыск в других зонах.
Обратно к машине тащу себя уже почти за шиворот, копотливо переступая, заплетая ногами и спотыкаясь на ровном месте от общего недомогания. У меня хныкают мениски и все хрящики. К голове без стона невозможно прикоснуться, каждая отдельная волосинка у основания саднит и жалуется моему мозгу. Пора прекращать разведывательные сопровождения с частым и тесным времяпрепровождением, пока не распалась на молекулы и атомы, экспериментируя на практической танатологии.
Профессиональные дозиметры не выявляют никаких отклонений радиации, даже малого превышения нормы, причём разного вида излучений. Залётная бордовая структура, имеющая несходную природу земельного кадастра, иные опции и помыслы, не спешит раскрывать свою подноготную.
Запрещено!
В первый же день возвращения, около двери своего жилища нашла стилет с бурыми потеками. Тот самый, с убийственной историей. На нём моя кровь. Это моя отплата, мое воздаяние. Окроплённый "подарок"-напоминание получила в довершение от Семена. Он знает где я живу. Они, наверно, все знали и мониторили каждый мой шаг. Как же я заблуждалась в надежности своей детально выверенной конспирации от лазутчиков, которая казалась грамотно изобретательной и умело разработанной.
Я отмыла кинжал, почистила переходящий вымпел первенства поножовщины и теперь всегда беру с собой, как раньше и только его: свой, особо чтимый фетиш, наделенный кровавым клеймом неродного родства.
Иногда захаживаю к Джону Сильверу. Его обкорнали, отстирали и надраили. Сразу и не признать вояку. Давно бы так. На голове остался небольшой панковский гребешок. Упрямая шерстка не поддается выравниванию. Тебя просто мало ласкали и гладили.
Бывший патлатый и вскомаченный, а ты хорош! Ты, оказывается, крепко сбитый, натренированный красавчик с умными, серыми глазами! Сброшенные и покинутые тобой многочисленные блошиные семейства будут тосковать по атлетическому культуристу с непослушным вихром.
Трехногий боец мне не рад ни в одном из миров. В бордо я принесла ему чистый коврик, еду с водой, теннисный мячик и нового динозавра. Не принял. Отогнал презрительным лаяньем.
— Стоп, нелюдь! Не смей приближаться! Забирай свои манатки со шмотками и проваливай в подземный Эреб.
На автозаправке все удивляются, отчего храбрый и любимый их парняга так меня недолюбливает. Вопрос: "Пойдешь жить ко мне?" — до сих пор висит в воздухе. Потому что Джон не пойдет.
Это ведь из-за Тома?
Права?
Права, права.
Из-за Тома, темного гроссмейстера. Я такая же мефистофельская фря, как он. Его давно нет со мной, но остался инверсионный след, его химиотрасса, которые я впитала словно губка. Бриз его латентных химтрейлов и поныне шлейфом змеится за мной. Я всё это приняла без выпрастывания и без гастролей к праотцам. Приняла и довольна крутящимся моментом турбины жизни.
А насчет непобедимого флибустьера…
На верховном ресепшене рассудят и разложат наши вольные и невольные прегрешения по своим многоступенчатым этажеркам.
Кого вознесут на антресоль, кого глубоко засунут под плинтус.
Все ждем "аз воздам".
На каждый второй день терракотового расцвета, в одно и тоже время, влезаю на ту самую крышу, где ранее видела Семена. Две стаи птиц всегда синхронно кружат надо мной, как тогда над ним. Долго стою на краю в вихревом потоке веера и не боюсь упасть. Стенки прозрачной, воздушной воронки не дают мне сделать шаг в пустоту. Я поднимаю руку, иногда держу в ней несколько неоновых трубочек, вроде маяка, светоча для потерянных, заблудших и заплутавших во мраке. Это стало для меня своеобразным, обязательным ритуалом.