Конец света: первые итоги
Шрифт:
//- Биография Поль-Жана Туле — //
Жизнь Туле сравнима с его творчеством: короткая (53 года), наполненная прелестными куртизанками и строго осуждаемыми удовольствиями (покер, опиум, алкоголь, талант). Лишившийся матери сирота, он всю жизнь повсюду искал красоту, иногда находил ее и часто терял. Он писал письма самому себе, трудился литературным негром на Вилли, сурово раскритиковал одну из его пьес и едва не вступил в сотрудничество с Дебюсси. Единственное, что его объединяет с Ж. М. Леклезио, несравненно более здоровым (хоть и отведавшим в 1973 году мексиканских грибов), — это остров Маврикий. Туле родился в По 5 июня 1867 года. Для меня он прежде всего человек, написавший вот это:
Когда под Арлем в парке старом
Трепещет пламя розы красной
И небеса горят пожаром,
Поверишь в счастье — и напрасно.
Этот беарнец, дамский угодник и литературный гуляка (друживший с Тулуз-Лотреком, Жироду и Леоном Доде) обожал кутежи на парижских Больших бульварах и кабаре Монмартра 1900-х. Баскский берет и нежный, хоть и сардонический взгляд быстро превратили его в культовую фигуру, в «писателя для писателей», этакого Ларбо, с которым его объединяли доходы, страсть к путешествиям и любовь к поэзии. «Моя подруга Нан» («Mon amie Nane») была опубликована
Номер 5. Джей Макинерни. Яркие огни, большой город (1984)
Мне немного совестно, что приходится публично возвращать долг Джею Макинерни. Вначале этот американский писатель привлек меня по не вполне адекватной причине. Я видел его фотографию в нью-йоркских журналах, и он дико меня раздражал своими строгими костюмами и репутацией светского тусовщика. В момент образования «literary brat pack» [116 — «Литературная шайка негодяев» (англ.) — по аналогии с «Brat pack» — группой голливудских актеров, снимавшихся в фильмах для подростков; в свою очередь они, слегка изменив, заимствовали название знаменитой «Rat pack» («крысиная стая»), образованной Фрэнком Синатрой и его ближайшими друзьями.] (Эллис, Макинерни и «нью-йоркские славяне» Тамы Яновиц) мне было 20 лет, и каждое лето я предпринимал попытку за попыткой проникнуть в один из клубов, где его почитали как Короля («Ареа», «Лаймлайт», «Палладиум», «Нелл’с», «Бар» и т. д.). Я еще не читал его, но уже ненавидел; разумеется, стоило мне его прочесть, как я кардинально сменил мнение. Гораздо удобнее ненавидеть то, в чем не разбираешься, потому что, поняв человека, ты вынужден его полюбить.
С момента публикации «Ярких огней, большого города» (12 августа 1984 года, издательство «Vintage») прошло 27 лет. Иначе говоря, миновало четверть века, и это дает нам возможность яснее осознать, что означал приход в литературу Джея Макинерни. Надеюсь, огромный успех книги, ее экранизация (провальная) с Майклом Дж. Фоксом в главной роли, популярность автора и его сумбурная жизнь не заставят забыть об изначальной силе этого едкого текста, в котором эмоции основаны на подавленном романтизме и стыдливой безнадежности, напоминающих увядшую розу в бутоньерке смокинга, пропахшую табаком и блевотиной. Книга называется так же, как появившийся в 1961 году блюз Джимми Рида. В его первом куплете есть такие строки: «Bright lights, big city /gone to my baby’head» («Яркие огни большого города ударили в голову моей телке»). Первый французский перевод романа был озаглавлен «Дневник ночной птицы», что кажется мне менее удачным, чем «Яркие огни, большой город». Довольно трудно выразить, что именно я почувствовал, прочитав эту книгу (в карманном издании): я только-только оторвался от молодежной тусовки, объединявшей обитателей Шестнадцатого парижского округа, и даже не предполагал, что можно с такой холодной яростью описывать некоторые ночные клубы, где слушают «Talking Heads». Надменно-ироничная тональность книги идеально отражала саморазрушительный снобизм тех буржуа, с которыми я постоянно сталкивался. О блужданиях безымянного литератора написано во втором лице настоящего времени, как в «Изменении» Бютора, но с более доверительной интонацией (по-английски «you» означает и «ты», и «вы», и переводчица Сильви Дюрастанти совершенно справедливо отдала предпочтение «тыканью»). Героя бросила жена, Аманда Уайт, но он никому не сообщает об этом, кроме своего друга наркомана Теда. В конце концов выясняется, что она нашла место модели и покинула мужа, как только дела у нее пошли в гору. Следовательно, именно город с его «гламурными» искушениями и разрушает любовь (на что намекает название романа). Мораль (если там есть мораль) заключена в финальной сцене: рано утром антигерой спьяну меняет свои очки Ray-Ban на пакет горячих булочек, с презрением брошенный ему водителем грузовика… «Ты приближаешься, и запах свежего хлеба окатывает тебя ласковым ливнем. Ты дышишь полной грудью, наполняя легкие его ароматом. К глазам подступают слезы; ты ощущаешь такой порыв нежности и жалости, что приходится остановиться и прислониться к столбу, иначе ты можешь упасть… Тебе надо хорошенько подумать. Надо всему учиться заново, с самого начала».
Всему учиться заново, с самого начала… Заключительные слова этого короткого дерзкого романа в устах негодяя, мечтающего вырваться из своего круга, звучат страшным признанием. Книга повествует об истории человека, сбившегося с пути, попавшего пальцем в небо и вынужденного начинать с нуля. «Дневной свет причиняет тебе боль, как полный упреков материнский взгляд». Каждый любитель ночной жизни чувствует свою вину перед другими и старается о ней забыть. Кое-кто из них пытается стереть из памяти собственную личность, но далеко не все: если пьяного бездельника спросить в лоб, не исключено, что он пробормочет имя человека, по которому тоскует. Что мне нравится в книгах Макинерни, так это их трезвая нежность и показная холодность, это такая странная штука, зарытая под килограммами кокса и именуемая человечностью. В конце концов мне удалось взять у писателя интервью, сначала в Париже, потом в Нью-Йорке. Известно, как обычно проходят такие встречи: ты задаешь вопросы и выслушиваешь ответы, а разговор все длится и длится, и вот уже вы сидите в баре, и уходить не хочется ни тебе, ни ему. Последние десять лет мы общаемся довольно тесно — жизнь непредсказуема. Я воспринимаю это примерно так же, как если бы моим приятелем стал Фицджеральд. Вот почему я всегда советую молодежи читать ныне живущих авторов: никто не застрахован от возможности свести с одним из них личное знакомство и даже, как знать, в нем не разочароваться. Люди, сурово осуждающие писательские тусовки, понятия не имеют о том, что такое литературная дружба, а она есть логическое продолжение восхищения. А читать современников, не испытывая перед ними восторга, — пустая трата времени!
Через год после «Ярких огней, большого города» Брет Истон Элисс опубликовал роман «Меньше, чем ноль» — калифорнийскую вариацию на тему шатаний по Нью-Йорку. В обеих книгах описан примерно одинаковый образ жизни избалованных детишек 1980-х: разгульные вечеринки с кокаином («У меня такое впечатление, что я полжизни провожу в туалете, — сказала Тереза, снюхивая дорожку» — это из «Ярких огней»), секс без любви, пустота общества потребления. Как часто бывает с сатирой, публика приняла за хвалу гедонизму то, что является его безжалостным разоблачением. Оба молодых автора в Америке стали восприниматься как символ того, что они сурово клеймили. Но дело не в этом недоразумении. «Яркие огни, большой город», как и «Великий Гэтсби», — это протокол вскрытия безответной любви, портрет самоубийственной роскоши и мгновенный фотоснимок американского одиночества, и его следует расценивать как образец ангажированной литературы. Влияние, оказанное этим романом на общественную жизнь, культуру и молодежные нравы всего мира, еще далеко не исчерпано. Лично я обязан ему не только своими собственными книгами, но и многими похмельными пробуждениями.
//- Биография Джея Макинерни — //
Джей Макинерни родился в 1955 году в Хартфорде, штат Коннектикут. Учился на факультете литературного творчества в мастерской Раймонда Карвера, профессиональную карьеру начал корректором в «The New Yorker»: тот, кто в Америке хочет стать писателем, вряд ли найдет себе лучших наставников. В дебютном романе «Яркие огни, большой город» («Bright lights, big city»), судя по всему, описывается его жизнь того периода (1984), однако доведенная до скандальной широты обобщения. Отголоски тогдашних потрясений не дают автору покоя до сих пор. В его лучших романах прослеживается то же настроение, основанное на отсутствии всяких иллюзий: «Свет меркнет» («Brightness Falls», 1992), «Последний из дикарей» («The Last of the Savages», 1997), «Красивая жизнь» («The Good Life», 2007). Но, как и его кумир Фицджеральд, Макинерни особенно хорош — тонок, изящен, точен и напорист — в рассказах (сборник «Конец всего», «How It Ended», 2009). Что еще о нем сказать? Он любит бургундское вино, ресторан «Ами Луи», манекенщиц и свою жену Энн.
Номер 4. Антуан Блонден. Дух странствий (1955)
Подобно Бальзаку, я верю в морфопсихологию. Можно многое узнать о человеке, внимательно изучив его физиономию. Злые люди выглядят злыми, добрые — добрыми. Чудовищная несправедливость заключается в том, что жизнь оборачивается вечной схваткой человеческих лиц. Доказательством может служить лицо Блондена, в котором отражается все его творчество. Высокий встревоженный лоб. Глаза, светящиеся мягким состраданием. Тонкий прямой нос, вступающий в противоречие с клочковатой бородой. Благородных очертаний рот, не понаслышке знакомый с винным бокалом. Лицо растерянного человека. Трагедия Блондена в том, что Рембо ошибся: «Я» — это вовсе не другой. Блонден беспрестанно задается вопросом, почему он должен быть самим собой. Поэтому лучшими его друзьями стали алкоголь и дружба. Отсюда же — его страсть к спорту. Если где-то проходит матч или велосипедная гонка, это означает, что по окончании можно будет выпить с друзьями. Если выиграют свои — за победу. Если свои проиграют — чтобы залить вином огорчение. Спорт — лекарство от одиночества и потенциальная пьянка.
Как мне описать радость, переполняющую меня при чтении «Духа странствий»? Как будто на чердаке студии Эбби-Роуд я вдруг нашел забытый и так и не изданный широким тиражом альбом «Битлз», записанный в 1964 году, или рабочие позитивы утраченного фильма Феллини, снятого в 1970-м и запечатлевшего, как Мастроянни танцует с Бельмондо. В Бога я не верю, но верю в Блондена.
Да, я убежден, что в списке лучших писателей ХХ века этот волшебник должен занимать ранг не ниже неоспоримых Пруста и Селина. Не спорю, его творчеству не хватает полноты, как и его лицу, но тем лучше: черную икру ложками не едят. Блонден — это наш Фицджеральд. Он сочетает печаль с праздником, в каждой его шутке сокрыта глубина, он не плачет и не хохочет, он просто творит красоту. Чем мы ему обязаны? Всего-навсего несколькими хрустально-чистыми страницами французской прозы: последней страницы «Духа странствий», первой — «Европы прогульщицы», 63-й — «Обезьяны зимой» и 74-й — «Господина Когда-то» вполне достаточно, чтобы поставить автора в один ряд с Бодлером и Верленом.
«Дух странствий» — небольшой роман, изданный в 1955 году. Его персонажи много ездят на поездах. Начало («После Второй мировой войны по рельсам вновь двинулись составы») и финал (один из лучших пассажей французской прозы; ниже я его цитирую целиком) закольцованы; читателя надо уметь увлечь, и я ручаюсь, что вы последуете за автором как ослик за морковкой. Бенуа Лабори, молодой (26 лет) скучающий провинциал, бросает жену и двоих детей и сбегает в Париж, преисполнившись самых радужных надежд: «Здесь занималась заря мира». В первой части романа рассказывается о его шараханьях, неудачах и разочарованиях; мы встречаем его то в саду Тюильри, то на станции метро «Перер», то на кладбище Пер-Лашез, то в полицейском комиссариате, то в борделе, где он поселился. Этот нелепый и насмешливый мечтатель и лузер мечется по послевоенному Парижу — городу света, который прикидывается освобожденным, тогда как на самом деле является городом побежденных. Бенуа — тот же Холден Колфилд, даже хуже, потому что его незрелость нельзя объяснить юным возрастом. Вот он отправляется к родственникам, которые как раз устраивают коктейль. «Мы не можем вас принять, — говорят ему. — Понимаете, у нас сегодня гости». Он таскает за собой свою провинциальность и видит, что все вокруг, весь народ — как с похмелья, хоть и сам он накануне изрядно набрался. Он спит с темнокожей проституткой, которая каждый раз представляется новым именем. Наконец он осознает, что тоскует по жене, и тут же узнает, что она погибла от руки убийцы. Здесь начинается вторая часть, наиболее удивительная, изобретательная и постмодернистская; реальная действительность все заметнее отступает на задний план, окружающее приобретает черты виртуального мира и абсурда (Бенуа обвиняют в преступлении, которого он не совершал; впрочем, не хочу пересказывать содержание романа). Мне безумно нравятся слова, которые он произносит на похоронах жены: «Я старался не плакать, отложив свое горе на потом, и всем своим существом ждал, как избавления, той минуты, когда смогу заплакать. Из-за того что я сдерживал слезы, потребность в них угасла, и остался только страх боли, который накатывает на меня временами. Передо мной теперь — вся моя печаль». Книга интересна не убогим полудетективным сюжетом о провинциальном Растиньяке, но своей тональностью, изяществом изумительного письма, едкой хрупкостью прозы, льющейся свободным потоком и в то же время не отягощенной ни единым лишним словом. Что такое идеальный роман? Это роман, текст которого хочется переписать от первой до последней строчки. Я сделал немало мучительных и бесплодных попыток скопировать эту немногословную непринужденность, согретую человеческим теплом. Величайшие писатели обладают одним общим качеством: они умеют стыдливо обнажаться перед читателем.