Конец света
Шрифт:
В понедельник в Москву позвонили ребята из обсерватории и возбужденно спросили: «Что, правда?» Москвичи им ничего толком объяснить не могли, только рассказали о Мишиных ночных похождениях – косвенном, но однозначном подтверждении информации из интернета.
Обсерваторщики торжествовали! На следующий день все, у кого был среди них хоть один приятель, получили по электронной почте фотографии с пьянки, которую они закатили.
Гарт вернулся из Японии триумфатором. Первым делом он позвонил директору обсерватории и изъяснился ему в любви. В разговоре он называл пятно
Для Жени результатом всех этих радостных событий стало то, что шеф наконец договорился с директором института о рассмотрении его работы на ближайшем заседании совета, что, в сущности, означало выход на финишную прямую, с назначением даты предзащиты, утверждением оппонентов и прочими щекочущими нервы соискателя формальностями.
Прошло три месяца.
Диссертационные дела нашего героя развивались по плану, без особой спешки, но и без досадных задержек. Как ни важны детали этого процесса в жизни Жени и всего семейства Беркутовых, для нашего повествования, даже не будучи помечены звездочками, они не представляют никакого интереса. Разве что стоит отметить одну особенность.
Будучи по профессии, как говорилось выше, математиком, Женя работал в физическом институте, о чем, впрочем, тоже было сообщено. Поэтому его работа должна была проходить апробацию как у математиков, так и у астрономов. Проблема была в том, что последние, при всем своем доверии к царице наук и знании того, что многие открытия, в том числе в их области, были сделаны с помощью одних только расчетов, в глубине души не верили, что какие-то там формулы могут заменить старые добрые окуляры и чуть более молодые, но не менее добрые спектрометры, которые можно потрогать, что-то в них подкрутить и даже, на худой конец, испортить. Вот в испорченные приборы они верили, а в безупречные формулы – нет.
Нет, Ньютон или там Лаплас – конечно, тут кто спорит? Но одно дело Ньютон, а другое – Женя Беркутов. Тем более, что Женя в свои неполные двадцать девять лет выглядел как вчерашний выпускник вуза.
Но главное было даже не в математическом скепсисе заядлых материалистов, в котором они, кстати говоря, ни за что бы не признались, а в том, что за долгие годы работы Ю. Г. Гарт нажил среди коллег достаточное число скрытых, а порой и явных, недоброжелателей.
Всякий, побывавший на Женином месте, подтвердит, что высокий авторитет научного руководителя имеет и обратную, весьма неприятную сторону. Да это не только науки касается.
Конечно, при открытом обсуждении личный фактор не мог играть существенной роли, но вот когда дойдет до голосования… Но да об этом пока рано было беспокоиться.
Из других важных событий в семействе Беркутовых можно отметить то, что Катя пошла-таки в первый класс. Конечно, по одному месяцу учебы нельзя делать далеко идущие выводы, но пока она особых хлопот родителям не доставляла. Она вообще была не очень проблемным ребенком и, с одной стороны, вызывала расположение воспитательниц в садике и вот теперь – учительницы, а с другой – легко находила общий язык со сверстниками…
Кстати, о языке. Общем со сверстниками. Это – тема.
В последнее воскресенье сентября Беркутовы отправились за город. Бабье лето в тот год затянулось, и они решили ухватить, может быть, последний погожий денек.
«За город» – это громко сказано. Если кто-то представил себе туристический поход с рюкзаками за спиной, то он сильно ошибся. Хотя формально не придерешься: они и в самом деле пересекли границу города. Только проходила эта граница в трех по-окраинному длинных кварталах от их дома.
Каких-то пять остановок на автобусе: две по Москве и три уже по области – и можно дышать полной грудью! Еще около часа ушло на то, чтобы потерять из виду не только далекие очертания человеческого жилья, но и других искателей нетронутой природы.
Наконец нашлась и отличная полянка, без следов не только мусора, но и кострищ. Женя не любил возиться с костром, и они ограничивались в подобных вылазках бутербродами, холодной картошкой и крутыми яйцами, ну там огурчиками-помидорчиками, а из горячего – чаем из термоса.
Расположились, короче говоря.
Женя протянула Кате пластиковый стаканчик с чаем. Верней, она хотела поставить стаканчик перед ней, потому что чай был горячий, стакан тонкий, а за единственное не обжигающее место – верхнюю кромку – держалась сама Женя. Но Катя опередила ее и, не оценив температуру, цапнула стакан. Женя начала было:
– Осторо…
Но Катя уже обожглась, отдернула руку и расплескала чай, частично на себя, частично на руку матери, а частично на разложенные на клеенке бутерброды.
Никто не ошпарился, и этот инцидент мог бы остаться без внимания как его участников, так и нашего, если бы Катя не сопроводила его комментарием:
– Ой, блин!
Собственно говоря, ради дискуссии, возникшей из-за этого неосторожно брошенного междометия, и включен в нашу повесть весь эпизод в целом.
– Катерина! Что за выражения! – сказал отец.
– А что? – удивилась дочь.
– Ты что сейчас сказала?
– Блин.
– И что?
– Что?
– Что это означает?
– Ну блин, – удивилась она вопросу. – Который кушают.
– Ах, кушают! А почему, позволь спросить, не оладь, не бутерброд или, скажем, кулебяк?
Катя пожала плечами: как будто и так неясно, что ни оладь, ни бутерброд в таких случаях не вспоминают. Видя, что дискуссия зашла в тупик, в нее включилась мама:
– Катюша, запомни: это нехорошее слово. И блин, который едят, тут совершенно ни причем.
– А какой причем?