Конец света
Шрифт:
Но за полтора месяца мы успевали нахвататься лета по выгоревшую макушку. И что удивительно: всё за такое короткое время созревало, урожаи были большими и кормили нас до следующего короткого лета.
Моя мама, конечно, ныла. Печку топить она не хотела, уголь таскать отказывалась, на огороде возилась неохотно. Папа говорил:
– Я тебя понимаю.
И почти
– Два кирпичика и три круглых, – приговаривал, млея, Фет.
Теперь-то мама любит вспоминать, как в том мире было здорово, какой там был чистый воздух. Какими мы были славными и неиспорченными детьми: не гнались за кю, помогали по дому. А тогда, в том мире, недовольно бурчала:
– Этим детям только подавай трудности. Чем тяжелее жить, тем им интереснее. Хоть в тайге, хоть в тундре, хоть в чистом поле. А нам каково?
И дальше «бу-бу-бу, бу-бу-бу». Сейчас-то она повеселела: все-таки цивилизация. Хотя не всё в том мире казалось таким уж сложным – электричество ведь было, вот без него попробуй…
Зимой мы с Фетом строили большие снежные горки, поливали их водой и катались до умопомрачения. Мой папа помог нам описать режим, чтобы с горки нас скатывало еще быстрее. Прыгали на снег с крыши, предварительно просвечивая режимами окрестности, чтобы ни на что не наткнуться. Делали каток в любом понравившемся нам месте – за что нам попадало и от моей мамы, и от папы; и мама Фета, свалившись на льду, который покрывал тонкий слой снега, смотрела на нас очень выразительно.
В школе училось семь человек. В нашем классе было всего два ученика: я и Фет. А класс нам достался достаточно большой – человек на пятнадцать. Когда нашей учительнице надоедало, что мы с Фетом перешептываемся или рисуем друг у друга в тетрадках, она рассаживала нас: меня на первую парту в первом ряду, Фета на последнюю парту в третьем. И порой говорила нам, что наш класс – самый слабый. Мы сдержанно хохотали. А Фет шутил:
– Ага, даже бункер вдвоем с места не сдвинем.
И мы снова хохотали – уже открыто.
Иногда учительница пропадала на несколько дней. Говорили, что она уходила зарабатывать кю – хотела в следующем мире пожить по-человечески. Учителей не хватало, и нам приходилось заниматься с другими классами. Один человек в нашей школе учился в первом классе, два – в пятом и два – в девятом. Нам давали полную свободу выбирать, к кому присоединиться.
Мы просиживали свое время в девятом. Там учились две дылды-девчонки. Учитель у них был тоже один, как и у нас, – учителей не хватало. Эти девчонки тратили кю на то, чтобы сердечки, которые они вырисовывали в тетрадях, получались красивее. А учитель им в это время пытался втолковать основы. Он так старался всё объяснить, что даже нам многое было понятно. А девчонки, если их вызывали к доске, бросали на нас умоляющие взгляды, чтобы мы подсказали.
Такие великовозрастные девчонки бывают добродушными и глупыми, как подросшие щенки. Мы их подкармливали бутербродами, и они, довольные, помогали нам с рисованием. Звали их похоже: Глаша и Маняша.
Иногда мы собирались с Фетом у него или у меня, просто повторяли имена этих девчонок, и нам уже было смешно.
– Глаша и Маняша, – подпрыгивал на месте Фет. – Ха-ха-ха.
А я говорил:
– Ой, я не могу, – хватался за живот, падал на кровать и долго хохотал.
Фет снова певуче тянул:
– Гла-а-а-а-а-а-а-а… ша-а-а-а…
А я, смеясь и плача, умолял:
– Ой, Фет, ну пожалуйста, ну не надо.
– И Маняша! – добивал меня добрый мальчик.
В тот последний день я стоял, одетый, у нашего дома, прыгал на месте, а рюкзак хлопал у меня за спиной. Я задирал голову и смотрел на облака. Они были высокими, розовыми и морозными. От них становилось холоднее, чем на самом деле. Фет собирался долго, и я готов был снова идти проверять – уж не уснул ли он.
Калитка качнулась, и в наш двор вошел Лис, первоклассник. Он был рыжим, веснушчатым и воинственным. И он здорово шепелявил из-за выпавших молочных зубов.
– Я сегодня с вами, – сказал он. – Срочные дела у моей учительницы, я ее по дороге встретил.
– Какие это? – насторожился я.
Лис обиделся:
– Я же сказал – срочные!
Ясно: не знает. Я подошел к Лису, поснимал хлебные крошки у него с воротника.
– Еще воробьи заклюют, – пугнул его я.
– Сам кого хочешь заклюю, – буркнул Лис. – Где Фет-то?
Иногда Фет вспоминается мне таким, какой он вышел к нам в тот день. Маленькая гора. В шапке-ушанке, в унтах, шубе.
Он шел, переваливаясь с ноги на ногу. Лицо было замотано шарфом, только глаза сверкали.
– Мама сказала, что холодно, – глухо, из-под шарфа, сказал он.
– Твоя мама же спит, – напомнил ему я.
Фет медленно повернулся к нам:
– А я ее разбудил. Будил-будил, а она только сказала мне: «Холодно сегодня, оденься», – и снова спать. Вот я и оделся.
Лис посмотрел на Фета как на дурака. Сам мальчишка был в легкой курточке и тонких брюках.
– Режим повышенного теплосбережения включил бы, – посоветовал он. – Чтобы дойти до школы, немного надо.
– Нет, ты не понимаешь, – сказал ему Фет из-под шарфа. – Я просто послушный.
– Как на конец света оделся, – буркнул Лис.
Мы шли по заснеженной дороге, на которой виднелись чьи-то одинокие следы. Из печной трубы школы валил дым, вкусно пахло булочками. На крыльце школы шептались о чем-то Глаша и Маняша. Впереди был хороший день. А если чуть дальше вперед – то хорошая весна. И замечательное лето вслед за ней…