Конец вечной мерзлоты
Шрифт:
Да, столица Анадырского уезда с морской стороны выглядела довольно жалко. Пассажиры, сгрудившись у борта, молча смотрели на берег.
«Томск» втягивался в Анадырский лиман, используя приливное течение. Из дымовой трубы несколько раз вырывался хриплый гудок, и белый пар растворялся в небе.
Было солнечно и ветрено.
Булатов поднял воротник бушлата.
— Ну, как она тебе, чукотская земля? — весело спросил его Безруков, хлопнув парня по плечу.
— Одно только скажу — не завидую вам, — ответил Булатов.
— Оно верно, — согласно кивнул Безруков. — Невеселая земля.
С берега на черном кунгасе, буксируемом пыхтящим от натуги катером, плыли люди. Все они, задрав головы, смотрели вверх, стараясь отыскать среди приезжих кого-нибудь из знакомых.
С борта спустили веревочный трап, и анадырцы, цепляясь за скользкую веревку, поднялись наверх.
Поближе к трапу подошел Громов. На нем был мундир царского офицера с золочеными пуговицами. В военную форму обрядились и Струков, и вся его милицейская команда.
Перед ними вытянулись прибывшие на пароход члены ново-мариинского Комитета общественного спасения.
— Мы рады вас приветствовать в столице Чукотского уезда Ново-Мариинске, — учтиво произнес один из них, рыжеватый господин в черном пальто с маленьким бархатным воротником.
Громов представил своего секретаря Толстихина, мирового судью Суздалева и начальника милиции Струкова.
Багаж пассажиров уже был уложен в грузовую сеть и лебедочной стрелой опущен за борт в кунгас. Туда же были уложены и нехитрые пожитки Булатова и его спутников — Безрукова и Хваана.
Берег приближался, а позади, на рейде Анадырского лимана, оставался «Томск». Булатов вглядывался в толпу встречающих. При всей разношерстности собравшихся на берегу людей что-то в них было общее. То ли серая, засаленная одежда и меховые шапки, несмотря на довольно теплую погоду. То ли выражение лиц… В них было нескрываемое любопытство, не утоленная еще после долгой полярной зимы жажда по новым лицам, голосам, новостям.
В стороне стояла молодая чукчанка в коротком, тесно облегающем полные плечи черном жакете. Черные волосы выбивались из-под цветного платка, обрамляя смуглое миловидное лицо.
Катер лихо подвел к берегу широкую корму кунгаса.
На берег сошли вместе и остановились чуть поодаль от толпы, сомкнувшейся вокруг представителей новой власти.
Изредка из-за спин мелькало лицо девушки с любопытными черными глазами, и Булатов против воли несколько раз поглядывал на нее.
— Скажи-ка, красавица, где тут живет Аренс Волтер? — учтиво обратился к ней Безруков.
Девушка подняла глаза, встретилась взглядом с Булатовым и смущенно прикрыла лицо концом рукава.
— Вон стоит. — Девушка показала на светловолосого мужчину в высоких резиновых сапогах.
Безруков пошел к нему.
Представители власти в сопровождении встречавших медленно направились к зданию уездного правления. Процессию сопровождали любопытствующие собаки.
За всем этим издали наблюдали несколько оборванцев с темными, почти черными лицами.
— Аренс Волтер, — познакомил Безруков, подведя светловолосого мужчину в высоких резиновых сапогах.
— А те кто такие? — спросил Булатов, кивнув в сторону оборванцев.
— Местные жители, — ответил Волтер. — Чукчи… Эй, Иван Куркутский!
Человек походил на русского.
— Здравствуйте, добрые молодцы, — поздоровался он. — Доспели, мольч, до Анадыря-то? Ну, ну, живите тут…
— У Михаила изба как? — спросил его Волтер.
— Пустует, оннак, — ответил Куркутский. — Можно там жить, только печку поправить.
— Печку поправим, — сказал Волтер.
Изба Михаила Куркутского встретила гостей пустотой и сыростью: хозяин жил у старшего брата, а в свое жилище складывал всякую ненужную рыбачью рухлядь.
Аренс Волтер по-хозяйски оглядел жилище, потрогал расшатавшиеся кирпичи в плите, ковырнул пальцем растрескавшуюся замазку на крохотном закопченном оконце и удовлетворенно произнес:
— Ничего, починим. Зимовать можно.
Булатов осмотрелся и сказал:
— Ну, я зимовать тут не буду.
Аренс Волтер удивленно посмотрел на него.
— Он у нас в Америку собирается, а оттуда на Смоленщину, — с улыбкой пояснил Хваан.
— Какой дорогой? — спросил Волтер.
— Попутным судном или зимой по льду…
Волтер посмотрел на парня и, убедившись, что тот говорит вполне серьезно, сказал:
— Американской шхуны в эту навигацию больше не будет. Знают о том, что царя больше нет, и выжидают… Зимой перейти Берингов пролив невозможно.
Каждого из этих людей в Ново-Мариинске хорошо знали: поселение небольшое и всяк на виду. Трудно соединить их вместе даже мысленно. Но здесь они сидели тесно, в крохотной комнатушке, и внимательно слушали Сергея Безрукова.
Пришли коренные анадырские жители, рабочие рыбных промыслов и торговых фирм. Василий Бучек — кряжистый, по всему видать, сильный мужик; с живым пытливым взглядом Сергей Гринчук; его товарищ — аккуратный широколицый Владимир Клещин; один из помощников радиста, тихий и застенчивый Василий Титов; моторист катеров уездного правления Игнат Фесенко; Николай Кулиновский и Михаил Куркутский. Всех их когда-то собрал вокруг себя Петр Каширин.
— Товарищи! Красная Армия Советской республики движется на восток. Мы, как искры революции, должны зажечь массы далекого Севера и поднять их на борьбу за власть пролетариата. Сложность нашей работы в том, что нас немного. Широкие массы туземного населения пребывают в темноте и невежестве. Предстоит гигантская работа. Надо искать сочувствующих, привлекать их к нашей борьбе… Петр Васильевич Каширин направлен в Якутию, а нас партия послала сюда…
Милюнэ еще никогда не переживала такой суматохи.