Конец Великолепного века, или Загадки последних невольниц Востока
Шрифт:
Заклинатель змей в Каире
По левую руку, примерно на расстоянии полулье, струится Нил, омывая обширные сады, пока не подходит вплотную к самой аллее, и тогда его воды теряют свой красноватый оттенок.
Посередине аллеи Шубры расположена кофейня, украшенная фонтанами и деревянными решетками, — излюбленное место гуляющих.
Справа по-прежнему тянутся поля кукурузы и сахарного тростника с разбросанными там и тут загородными виллами, а за ними начинаются большие строения, принадлежащие паше.
Именно
— Подождите, это для развлечения дам.
Здесь находилось много женщин, которые и впрямь ничуть не были шокированы и заливисто смеялись.
Шубра — прелестнейшая из резиденций. Дворец египетского паши, довольно простой, старой постройки, расположен на берегу Нила, напротив прославленной равнины Имбаба, где были разгромлены мамлюки. Со стороны сада сооружен павильон с ярко раскрашенными и раззолоченными галереями. Настоящее торжество восточного искусства.
Можно войти внутрь и полюбоваться на редкостных птиц в вольере, на парадные залы, бани, бильярдные, а пройдя дальше, уже в самом дворце, осмотреть однообразные залы, декорированные по-турецки, но обставленные по-европейски, что придает им роскошь царских покоев.
Над дверями и на стенных панелях — пейзажи без перспективы, нарисованные темперой; поистине правоверные картины, без единого живого существа, дают весьма невысокое представление о египетском искусстве. Иногда живописцы позволяют себе рисовать сказочных животных — дельфинов, сфинксов или крылатых коней. Что же до батальных сцен, то они изображают лишь осады и морские сражения: корабли без моряков атакуют крепости, которые обороняются невидимыми гарнизонами; кажется, что и перекрестный огонь, и падающие бомбы — все это само по себе, а человек не принимает в этом никакого участия. Именно так изображались главные сцены из греческой кампании Ибрахима [44] .
44
Имеется в виду морейская кампания 1824–1828 гг., во время которой египетские войска под командованием Ибрахим-паши пытались подавить восстание греков.
Над залом, где паша вершит правосудие, можно прочесть прекрасное изречение: «Четверть часа милосердия дороже семидесяти часов молитвы».
Мы снова спустились в сад. Боже мой, сколько роз! Розы Шубры — этим здесь все сказано; розы Файгома идут лишь на масло и варенье. Бустанджи предлагали их нам со всех сторон. Сады паши славятся еще и другой роскошью: здесь не срывают ни лимонов, ни апельсинов, чтобы эти золотистые плоды как можно дольше радовали взоры посетителей. Между тем, когда они падают на землю, каждый гуляющий вправе поднять их. Но я ничего еще не сказал о самом саде. Обитателей Востока можно критиковать за отсутствие вкуса в убранстве жилищ, но их сады безукоризненны. Повсюду фруктовые деревья, ажурные беседки и павильоны из тиса, напоминающие стиль Ренессанса; подобный пейзаж описан в «Декамероне». Не исключено, что первые сады были разбиты итальянскими садовниками. Тут не увидишь статуй, зато каждый фонтан отличается неповторимой изысканностью.
Застекленная беседка, венчающая целое сооружение из расположенных пирамидой террас, выглядит каким-то сказочным дворцом. Наверное, у самого халифа Харун ар-Рашида не было ничего более прекрасного, но и это еще не все. Полюбовавшись роскошью внутренней отделки, где шелковые драпировки развеваются на ветру среди гирлянд и кружевной зелени, спускаешься вниз и идешь по длинным аллеям, окаймленным подстриженными в форме прялки
ИФРИТЫ
Мне было небезынтересно изучать характеры восточных женщин по одной из них; правда, я опасался, что придаю слишком большое значение мелочам. Представьте себе мое изумление, когда, войдя как-то утром в комнату рабыни, я увидел целую гирлянду из лука, подвешенную наискосок от двери, и другие луковицы, симметрично висящие над диваном, где она спала. Предполагая, что это не что иное, как простое ребячество, я снял эти не слишком подходящие для комнаты украшения и небрежным жестом выбросил их во двор, но вдруг встает разгневанная и обиженная рабыня, плача, идет подбирать лук и вешает его обратно, изображая церемонию поклонения. Чтобы объясниться, пришлось ждать Мансура. Тем временем на меня полился поток проклятий, самым понятным из которых было слово «фараон»! Я не знал, следовало мне сердиться или утешать ее. Наконец явился Мансур и объяснил мне, что я пошел против рока и буду причиной самых страшных несчастий, которые теперь обрушатся на наши головы.
Сад перед Летним дворцом Мухаммеда Али в наше время. Шубра-эль-Хейма, Египет
— А ведь действительно, — сказал я Мансуру, — мы живем в стране, где лук был божеством [45] , ну что ж, если я его оскорбил, то должен в этом повиниться. Существует же какое-то средство, чтобы смягчить гнев египетского лука!
Но рабыня не желала ничего слушать и повторяла, повернувшись ко мне:
45
В Древнем Египте лук считался одним из воплощений бога Сета.
— Фараон!
Мансур пояснил, что это означает «поганый и безбожный тиран». Я был весьма польщен подобным обращением и с интересом узнал, что название древних правителей этой страны стало оскорблением. Между тем мне не на что было обижаться: подобная луковая церемония была принята в домах Каира в один из установленных дней в году, чтобы отвратить заразные болезни.
Страхи бедняжки подтвердились, возможно, из-за ее больного воображения. Она тяжело заболела и, что бы я ни делал, ни за что не желала следовать предписаниям врача. В мое отсутствие она позвала двух соседок, с которыми переговаривалась с террасы, и, вернувшись, я нашел их читающими молитвы, как сказал Мансур, отворотные заклинания против ифритов, злых духов, которые, оказывается, возмутились из-за осквернения лука, а двое из них были особенно враждебны к нам, их звали Зеленый и Золотой.
Видя, что зло порождено главным образом воображением, я не стал мешать женщинам, которые привели с собой совсем древнюю старуху. Это была знаменитая знахарка, почитавшаяся святой. Она принесла жаровню, поставила ее в центре комнаты и принялась нагревать на ней камень, который, как мне показалось, был всего-навсего квасцом. Все эти манипуляции должны были помешать ифритам, которые, как отчетливо видели женщины в дыме, молили о пощаде. Но было необходимо уничтожить зло на корню; рабыню подняли, и она склонилась над огнем, что вызвало у нее отчаянный кашель; тем временем старуха колотила ее по спине, и все трое пели протяжные молитвы и читали арабские заклинания.