Конец времен
Шрифт:
Отлетавшие от стен, заполнившие зал крики смолкли неожиданно и резко; слышались только топот босых ног по бетону и звук дыхания. Тела тряслись так, что плоть колыхалась землетрясением. Бедра вращались, словно пытаясь вывернуться из суставов.
А потом вздулись груди, вбирая воздух с отчетливо слышным свистом, и грянуло, отражаясь от стен, могучее слово:
— Любовь!
— Любовь! — провизжала Пеструшка.
В ином месте и при иных обстоятельствах Лейф спокойно насладился бы прелестями этой страстной особы, но сейчас в голове
Примерно шестьдесят секунд он продирался, прыгал, толкался и ползал в сплетении тел, размахивающих рук и цепких пальцев. Достигнув безопасного места, он оглянулся. Тимбуктанец не отставал от него. Порванную в свалке сутану он судорожно прижимал к груди.
— Господи помилуй! — выдохнул Дзюба. — Это какой-то новый вид мученичества!
Лейф уже пришел немного в себя.
— Так вы теперь святой?
Тимбуктанец поправил очки. Казалось, что вернувшееся зрение прибавило ему уверенности.
— Разве что фигурально. — Он огляделся. — Какая мерзость!
— Они попросту выражают свою любовь. Даже вы должны признать, что они не лицемерят, говоря о любви к ближним, и раздают ее щедро.
— Немыслимый разврат! — Дзюба вздрогнул и грустно оглядел себя.
— У входа мы вам подберем что-нибудь, — добродушно заметил Лейф. — Тряпье, конечно, но от холода и любопытных глаз защитит.
— Я понять не могу, за что они со мной так поступили. Я, в конце концов, помог спасти их ребенка.
— Смените точку зрения. Они как раз и благодарят нас за ее спасение.
— Вы, как я заметил, не больше моего хотели там остаться.
— Нас растили в разных культурах, — пожал плечами Лейф, — и я, как и вы, к их обычаям приспособиться не могу. Но что-то в них есть. Я не стану говорить об их психосоматических способностях — но ведь они построили самое совершенное общество на Земле. Сравните его с вашим, доктор... вы высмеиваете их религию и презираете нормы поведения, но вам не скрыть, что в вашем родном Чаде уйма преступников, убийц, нищих и калек. А у них — нет.
Дзюба принялся шарить по вешалкам в поисках относительно чистой одежды.
— Все это ни при чем, — чопорно ответил он. — Вы же видели, что там творится. И вы полагаете, что наш Основатель, которого якобы почитают и они, одобрил бы такое?
— Не знаю. А кто знает? Сравните их страну и вашу — что лучше? Я предпочитаю судить о делах по их последствиям. То, что они делают, не вредит никому в их обществе. У нас такое принесло бы немало бед.
— С вами нет смысла вести дискуссию. Есть же, в конце концов, абсолюты.
— Правда? А какие?
Ответом стала абсолютная тишина, тяжело висевшая между ними, пока не явился Джим Крю. Против ожиданий Лейфа, банту не выглядел усталым или помрачневшим. Походка его была упругой, а. лицо сияло.
— Надеюсь, вам понравилось у нас, господа целители. Если мы можем вам помочь — позовите. Любовь не знает границ; нам завещано помогать ближним. Ваш эскорт, доктор Дзюба, прибудет через минуту. А вас, доктор Баркер, мы выведем на поверхность иным путем, через подвал дворца очищения для высших иерархов, «Обиталища Блаженных».
ГЛАВА 17
Когда Лейф доковылял до больницы Суровой Благости, время близилось к рассвету Сонный уззит-часовой у служебного входа посветил на ламед фонариком и пропустил врача.
Раздумывая над странным отсутствием предосторожностей, Лейф забрался в лифт и поднялся в пентхауз. В холле не было охранника, которого Лейф ожидал увидеть, и, войдя в гостиную, врач понял почему.
Дом был пуст. Ава и Алла Даннто исчезли. Лейф бросился к кубу, чтобы позвонить Рахили. Та подошла к аппарату в ночной рубашке, растрепанная, но при виде доктора вся сонливость слетела с нее мигом.
— Ладно, Рахиль! — взревел Лейф. — Рассказывай, быстро!
Он не прибавил, что хочет получить все сведения до того, как им самим займется Кандельман. Вполне возможно, что уззиты прослушивают его линию.
Рахиль сбивчиво пробормотала, что она считала доктора похищенным; как он, во имя Сигмена, ухитрился сбежать? Лейф заметил, что это неважно и его сейчас интересуют последние события. Рахиль обиделась и заявила, что не имеет понятия, о чем он. Лейф принялся рвать на себе волосы и кричать, что если она, Рахиль, немедленно не сообщит, куда делись госпожа Даннто и Ава, то он, Лейф, залезет в куб и поотрывает ей там руки и ноги.
— А они в Монреале, — спокойно ответила Рахиль. После того как Лейфа похитили (предположительно, Жак Кюз), Кандельман настоял, чтобы Даннто и его супруга отправились в Канаду ракетой. Аву прихватили за компанию в качестве личной медсестры, а также для ее, с точки зрения Кандельмана, безопасности. Ава поначалу отказывалась наотрез, но потом сдалась.
Лейф подумал, что у его супруги должны были быть серьезные причины для такого решения. Что-то заставило ее остаться с Аллой.
По приказу Лейфа Рахиль сходила в кабинет за журналом регистрации входящих. Пока она читала, кто в этот день звонил ему и какие письма пришли, Лейф обратил внимание на одну весьма интересную запись. «Этот тупой 3. Роу», как назвала его Рахиль, звонил дважды, интересуясь, являться ли ему завтра утром на энцефалографию. Оба раза секретарша отвечала «нет».
Так его искал Зак? Вероятно, с приказом: не то предоставить полный отчет о случившемся, не то явиться на импровизированный трибунал. Лейф давно подозревал, что этот старикашка вовсе не так глуп, как кажется, и на самом деле является его начальником. Лейф всегда считал главой парижского подполья себя, но несколько раз его решения отменялись, а кто-то постоянно проверял его — кто-то из своих. В других обстоятельствах можно было бы посмеяться над тем, как пограничники заразились подозрительностью тех, за кем шпионят.