Конец Желтого Дива
Шрифт:
— А мне кажется, — встрял я в разговор, — что этот Кузыев не такой талантливый, как вы считаете.
— И неправильно кажется, — хмуро буркнул высокий худой парень.
— К тому же, — продолжал я, — он хвастун и растяпа…
— Что-что? — привстали с места сразу пять здоровенных детин.
— К тому же он пьет пиво бочками, вот как я. Почти что алкоголик…
Не успели эти слова слететь с моих уст, как возле меня в один прыжок оказался тот самый длинный худой парень.
— Возьми свои слова обратно. Не то плохо будет, — жестко потребовал он.
— Не возьму, — отказался я. — А этот полковник ваш — фантазер, выживший из ума старикашка… Настоящий, бумагомаратель и крючкотвор.
— Ты почему, подлец, оскорбляешь товарищей Кузыева и Атаджанова? — Парни бросились ко мне, схватили за шиворот. — Проси прощения, не то…
Длинный парень уже не хотел, чтобы я просил прощения. Он скомандовал:
— Сунуть его в Анхор! Пусть утонет бочка пива — не жалко.
Пятеро детин схватили меня за ноги, пятеро за руки, поволокли к реке. Я начал отчаянно отбиваться, одновременно признаваясь, что хотел разыграть их.
— Ребята, отпустите, ведь это я и есть тот самый Кузыев!
И зря сказал. Эти славные парни взбеленились еще больше.
— Ты смотри, этот пьянчуга еще выдает себя за товарища Кузыева! Да это же настоящий мошенник!
И тут я шлепнулся в воду, хлебнул несколько глотков, схватился за ветки ивы, стал взбираться на берег.
— Ну, детка, изменил свое мнение о работа ОБХСС? — пропел длинный.
— Нисколечко, — простучал я зубами. И опять полетел в воду. Только хотел вылезать, длинный снова вопросил:
— Теперь-то, надеюсь, изменил?
— Нисколечко. Остаюсь при своем мнении, — ответил я и поплыл к другому берегу…
Люди в саване
День возвращения Салимджана-ака из Ташкента стал настоящим праздником. Потомки Нигмата-ака устроили хорошенький кавардак при дележе подарков, слегка даже повздорили, затем наконец угомонились. Мы остались с полковником вдвоем на кровати посреди цветника.
— Ну, Хашимджан, как идут дела? — поинтересовался мой начальник, обмахивая лицо веткой мяты.
— Ничего. Как вы сами съездили?
— О нашем начинании уже известно всей республике.
— Серьезно?
— Каромат Хашимова сделала доклад на час, а аплодировали ей двадцать минут.
— Здорово!
— Министр лично поздравил нас, обещал всячески помогать.
— Это хорошо!
— Да, сынок. Еще он просил не оставлять дела на полдороге. По их замыслу, наш район должен стать образцово-показательным.
— Салимджан-ака! Я тоже хочу сообщить вам одну приятную новость.
Салимджан-ака так увлекся, что не слышал меня, продолжал говорить о своем:
— Это великое дело, сын мой Хашимджан: доверить борьбу с преступностью самому народу, а нам возглавить ее.
— Я нашел, где скрывается Адыл Аббасов.
— А?! — мой наставник так подскочил, что чуть не перевернул кровать. — Что ты сказал?
Я поведал полковнику все, что выяснил в последние дни, правда, скрыл, насколько помогла мне волшебная шапочка.
— Выходит, побег организовал Шакир — «консультант?» — с ненавистью и презрением произнес Салимджан-ака, высоко приподняв брови, точно перед ним сидел не я, а Адыл-негодяй.
— Да.
— Шарифу тоже пытался убить Аббасов?
— Точно так.
— И теперь подбирается ко мне?
— Да. А сейчас пытается выправить себе чистый паспорт.
— Пусть. Мы возьмем и того негодяя, который продаст ему паспорт. Дай, Хашимджан, поцелую тебя в лоб, сын мой!
Затем полковник начал действовать, как по тревоге. Он побежал к телефону, не нацепляя даже шлепанцев. Позвонил генералу, тому самому, которого я некогда брил, потом в областной центр, Али Усманову на квартиру. Через полчаса вышел обратно, сел на кровать, залпом осушил пиалу с остывшим чаем.
— Они одобряют твой план, Хашимджан. Аббасовым мы должны воспользоваться как приманкой. Ты никому не говорил, что напал на след?
— Нет, конечно.
— Правильно. Начальство предлагает хранить все в строгой тайне. Об-бо, Хашимджан, сын мой, целую гору с плеч снял. Помощь нужна?
— Нет, не беспокойтесь. Пока сам справляюсь.
Опустив в карман пистолет, я направился на новую «квартиру» Аббасова, в склеп святого Шейха Адыла. По пути решил проведать Могильщика Суфи. Время было как раз после вечерней молитвы. Могильщик возился во дворе мечети: готовил ужин на керосинке. Вскоре, поглядев на часы, он заспешил в магазин за водкой.
Не доходя до склепа, Могильщик припал ухом к земле, долго прислушивался, вглядываясь во тьму. Утовлетворенный, подошел к двери, выдернул предусмотрительно прихваченными клещами гвозди.
— Благодетель мой, вы не спите?
Склеп безмолвствовал. Могильщик достал спичку, зажег свечу. Из гроба, стоявшего посреди усыпальницы, приподнялась фигура, завернутая в белый саван.
— Сколько времени?
— Почти два, — ответил Могильщик. Труп сбросил с себя саван и превратился в Адыла Аббасова.
— Дай умыться, — приказал он.
Суфи начал лить воду ему на руки, которые сильно дрожали. Я глядел на Аббасова и не узнавал его: он страшно похудел, посерел и стал похож на рисунок табличек, какие приколачивают к столбам высокого напряжения и трансформаторным будкам: «Осторожно! Смертельно!» Ко всему, он зарос шерстью, точно полоумные дервиши, еще иногда слоняющиеся по базарам с протяжным криком: «Дийдиё!» Глаза провалились, рот и нос увеличились; словом, Адыл-хитрец стал еще больше похож на дива.