Конечная остановка: Меркурий
Шрифт:
(Этот Ле Дюк, по прозвищу Поросенок, в свое время так запустил канализацию, что там глисты выросли до метровой длины и, обзаведясь глазами, стали по ночам нападать на посетителей туалетов. Ле Дюк едва не попал на судебный крюк, но я Альфредку отмазал — соответственно он был мне премного благодарен и в знак признательности избавил Васино от громадных слизневиков — колоний дизентерийных палочек-мутантов, которые проявляли признаки коллективного разума.) Директор отреагировал тупо на мое предложение сдружиться и даже просквозил меня оловянным презрительным взглядом. Этот человек-гнездо
— Я, лейтенант, сперва должен связаться с генеральным.
— Да пожалуйста.
По-моему, он запутался, что выбрать, ненависть или презрение, применительно ко мне. Небось, сравнивал мою личность с клопом, который мал, но особенно вонюч и поган в сравнении с Новой жизнью. Пожалуй, если бы директор успел полностью переродиться и имел ярлычок “100% нитеплазмы, стирать отдельно”, то вел бы себя поспокойнее. Он бы понимал, что Новая жизнь все равно победит.
Озаренный светлым будущим получеловек связался по телекому с начальством, не забывая окатывать меня волнами отвращения, старательно отчеканил про обстановку и принял указание.
— Генеральный дозволил вам осмотреть помещения с потенциальными источниками заражения и загрязнения. Разрешение не относится к информационной технике и лабораториям, не имеющим прямого сообщения с внешним миром. — Глаза его теперь излучали плотную суровость ко мне и одновременно довольство от четкого соответствия занимаемой должности.
— Расцелуйте от меня секретаршу генерального.
Значит, “Вязы” не видят в моем начинании серьезной угрозы, на которую надо тут же реагировать всей мощью. И не ожидают особо дерзких поступков. Впрочем, директор собственной неотлучной персоной увязался вслед за мной и поросенком Альфредкой.
Вначале мы съехали на пять ярусов вниз, делая по пути замеры и засасывая пробы в большой герметичный чемодан. Но дальше пути не было, хотя мой демонометр помигивал и манил-призывал вперед.
— Все, что там находится, совершенно секретно и не имеет каналов взаимодействия с окружающей средой,— пояснил директор, сочась превосходством высшего разума.
— Вы имеете в виду каналы, по которым что-то перемещается физически?
— До вас доходит? Полностью замкнутые циклы,— скупо отозвался директор.
— А каналы электропитания, а оптоэлектронные информационные линии?
— Естественно, такие есть. Но движение электронов и фотонов вряд ли может кому-то навредить.
Несмотря на откровенное зевание Поросенка, я, как говорится, настаивал.
— А какие-нибудь еще каналы могут туда-сюда пролегать?
Этот “осемененный” несколько всполошился. По крайней мере экранчик мигнул, а значит гадский папа-Плазмонт встрепенулся. Небось сообразил, что я намекаю на “ниточки”.
— Может, такие вопросы и полагается задавать по какой-нибудь вашей инструкции,— собравшись, отозвался директор. — Но я в самом деле не понимаю, о чем вы.
— Ладно, ни о чем, так, проверка связи. Поехали не вниз, а вбок, нас и там ждут великие дела.
И вдруг на третьем ярусе я увидел кибера явно медицинского назначения,
— О, это любопытно. Здесь что, профилакторий, госпиталь? Или, может, лепрозорий?
Директорская спора показала помаргиванием демонометра, что весьма недовольна моим открытием.
— Небольшое экспериментально-клиническое отделение — для проверки некоторых препаратов и средств, разрабатываемых у нас.
— Во всяком случае, здесь после проверки могут спустить в клозет какую-нибудь вакцину с полудохленькими вирусами. А они отмоются, оклемаются и — за работу. При всем при том, ваше отделение не значится среди медицинских учреждений города. Хотя такая деятельность относится к числу требующих лицензий Министерства Здоровья — смотри Гражданский Кодекс, статья сто восьмая.
Пока директор не знал, как ему поступить, я поступок сделал, в дверь вошел. В первой палате все койки сиротливо пустовали. А в следующей пара коек была загружена занемогшими фемки. Одна из них оказалась Шошаной.
— Это, как я погляжу, фемская лечебница. Трогательно. Именно тут они поправляют свое здоровье, пошатнувшееся из-за неустанной борьбы за победу симметричности во всем мире. Директор, наше совместное обследование закончено на сегодня, я подпишу вам положительное заключение. Ты, Альфредушка, тоже дуй на выход, хорошо поработал. А я задержусь на пять коротких минут.
— По-моему, и вам пора,— злобно процедил директор. — Совершенно не понимаю, что вам требуется в нашей клинике. Полечить свою шизофрению вы и в другом месте можете.
— Дружба мне требуется. Ну что непонятного? Мой друг Шошана болеет тут потихоньку, а мне невдомек. Ни кокос с ананасом ей не принесть, ни потешить задорным словом. А вам, многоуважаемый, при нашей беседе как раз присутствовать не обязательно. Это было бы нескромно. Мы не в тюремном изоляторе, а вы не вертухай, надеюсь.
Спора покраснела, но удалилась вместе с директором, имеющим четкое выражение зубовной боли на лице. Все-таки эти “осемененные бесом” не слишком отличаются от сектантов и догматиков, столь порезвившихся на Земле, да и от наших “благородных ноликов”, которых в Космике пруд пруди. Таким типчикам, хоть в роли какашки, но обязательно надо прилепиться и примазаться к какому-нибудь большому могучему делу. (Единственная разница между Космикой и Землей в том, что у нас большие дела требуют большого количества мозгов.) Так вот, эти фанаты люто ненавидят любого нормального человека, который им напоминает, что они все-таки какашки и не более того.
Я сперва половил нитеплазму в лазарете — вроде было чисто здесь — а затем уж повернулся к подружке, что покамест смирно лежала под одеялом. Я бы не сказал, что на ее личике присутствовал хоть какой-нибудь намек на радость встречи.
— В любом случае я рад тебя, так сказать, видеть и все прочее,— преодолев некое смущение, обратился я. — Выйдем весело поболтать в соседнюю палату, чтобы не мешать положительными эмоциями — по крайней мере моими — твоему товарищу. Ходить-то можешь?
— Ходить могу. Я тебя провожу до двери, чтобы тебе легче было уйти отсюда.