Конечная остановка (сборник)
Шрифт:
Замужем. Господи, подумал я, только этого не хватало! Детей нет (слава Богу), хотя она очень хотела. Муж? Алик его зовут. Неплохой человек, заботливый, работает в Политехе (неужели Лёва с ним знаком? Я спрашивал его об Ире, а не о ее муже, о котором не имел ни малейшего понятия!), преподает органическую химию (Лёва может его не знать, с химиками он вряд ли общается).
– Я думала, – сказала Ира отрешенным голосом, будто не о себе рассказывала, а о плохо известной ей женщине, – что любила его. Наверно, это была привязанность, привычка, мы семь лет женаты… А когда вдруг
– Настоящую жизнь, – пробормотал я. – Ты думаешь…
– Конечно! – сказала она убежденно. – Та жизнь была настоящей, а эта как… не знаю… то есть, сейчас поняла. Только что. Ожидание. Я жила в ожидании и всегда чувствовала это.
– Всегда… С какого возраста ты себя помнишь?
Я должен был знать, в какой для нее момент возникла эта эмуляция, в каком возрасте Ира «воскресла».
– Знаешь, Миша, – задумчиво произнесла Ира, – ты хорошо спросил. Это, наверно, странно, но детство я помню по рассказам мамы. Сама я как-то… Мама любила вспоминать, я любила слушать, и у меня как бы возрождалась память. Понимаю, что на самом деле, скорее всего, не помнила, но мамины рассказы были такие живые… И мне стало казаться, будто она извлекает их не из своей памяти, а из моей.
– Наведенные воспоминания.
– Что?
– Неважно.
С наведенными воспоминаниями я столкнулся году, кажется, в девяносто седьмом, когда писал для журнала статью-расследование о махинациях известного в те годы в Израиле «экстрасенса»: он обучал желающих (за деньги, естественно) астральному каратэ и, тем временем, гипнотизируя или как-то еще воздействуя на психику, внушал жертвам ложные воспоминания. Они вспоминали, что задолжали своему гуру двести тысяч шекелей, долг надо отдавать, а где взять такие деньги? Расследование (полицейское, в том числе) началось после того, как одна из жертв, молодая женщина, мать-одиночка, повесилась, поняв, что запуталась в долгах, которых на самом деле не существовало.
– Значит, – сказал я, – «воскресла» ты в возрасте лет пятнадцати.
– Воскресла?
Я объяснил ей про Точку Омега и, пока говорил, мне начало казаться, что все это Ира уже слышала, уже знает, она кивала и не задавала вопросов, как тогда, в первый раз, несколько месяцев назад. Тогда она много спрашивала и раздумывала, а сейчас только слушала – неужели помнила что-то и из той своей жизни?
– Ты когда-нибудь работала в Институте экономики? – спросил я, прервав объяснения.
– Нет, – сказал она, помедлив, будто ей вспомнилось что-то… не настоящее… а как бы… Нечто, что могло бы быть, но чего не было на самом деле… или было?
– Нет? – повторил я.
Ира помолчала.
– Знаешь, – заговорила она, наконец, взвешивая каждое слово на весах памяти, – ты сказал, и будто действительно возникла наведенная память… как мама мне о детстве рассказывала. Смутно вспоминается…
– Что? – заинтересованно спросил я. – Не буду напоминать. Попробуй сама…
– Ты, – она опять помедлила, – знал меня, когда я работала в Институте экономики?
Я промолчал, глядя на луну, уже высоко поднявшуюся над крышами – белое лицо паяца.
– Мы были знакомы? Я хочу сказать: мы прожили жизнь вместе, но у меня ощущение…
– Не думай сейчас об этом, – быстро сказал я. Не хватало, чтобы воспоминания перемешались в ее сознании так, что не разберешься, откуда какое.
И еще само собой сказалось, я сам не ожидал, что произнесу такое:
– Мы не должны больше расставаться. Ни на секунду. Иначе…
Иначе мир мог опять измениться, мы опять оказались бы в разных эмуляциях, я не знал, в какое мгновение происходит переход. Но в сознании отложилось, что, если не расставаться, пусть мир меняется, мы все равно будем вместе.
– Да, – сказала Ира.
Решимости у нее было больше, чем у меня.
– Все равно, – сказала она, – Алик меня уже ищет. Может, в милицию позвонил. Я не вернусь домой. Не смогу с ним. Не смогу посмотреть в глаза, не то что…
«Лечь в постель», – закончил я за нее фразу. А я мог? Сейчас?
Не вернуться? Лиля с ума сходит, Вова не спит, оба стоят у окна, высматривают папу на улице, а он все не идет. Двенадцатый час… Лёва, если и пробовал меня «отмазать», скорее всего, оставил попытки и уехал к себе, в холостяцкую квартиру, где меня не стали бы искать.
– Поедем к моему другу, – сказал я. – Бог не выдаст, свинья не съест.
С какого бодуна пришла мне в голову эта пословица? Может, я и читал где-то когда-то, но точно не держал в активной памяти.
– Меня знобит, – сказала Ира.
Мы обнялись и долго целовались. Кто-то проходил мимо, я слышал шаги, кто-то хихикнул, приняв нас за влюбленную парочку (и разве ошибся?).
Когда мы пришли в себя, луна поднялась почти до шпиля Академии. На моих часах было десять минут первого, и я подумал, что даже для Лёвы это был час поздний и к принятию быстрых решений не располагавший. Автобусы не ходили, добираться придется пешком. Почти час ходьбы.
– Пойдем, – сказал я. – Позвоним Лёве. Ты должна его знать.
– Я его помню, конечно, – в темноте я увидел, как Ира улыбнулась. – Лёва подарил нам на свадьбу настоящую рапиру, ты ее повесил на стену в большой комнате.
Рапира висела там два года, а потом я ее снял, потому что Женечка начала лазить по дивану, могла дотянуться…
– Лёва живет на Мусабекова, – напомнил я.
– Помню, напротив кинотеатра «Севиль».
– Сначала найдем телефон-автомат.
– И чтобы он работал.
– Ну, ты даешь, – только и сказал Лёва, когда мы ввалились к нему во втором часу ночи. – Ты знаешь, что, если я сейчас не позвоню Лиле, то стану соучастником?
Он с интересом, но искоса, как бы невзначай, разглядывал Иру, так и не поняв, что произошло с его старым другом, никогда не имевшим склонности к авантюрам, тем более – любовным.
– Соучастником чего? – удивился я. – Кто-то кого-то похитил? Ограбил? Убил?
– Лиля именно так и думает, а ты что бы думал на ее месте? Она из меня отбивную сделает, когда узнает.