Конечная
Шрифт:
Леха мрачно промолчал. И в тишине, нарушаемой лишь шагами, он вдруг услышал в отдалении посторонний отзвук. Парень замер. Сделав еще несколько шагов, остановился и его спутник. Теперь сомнений быть не могло – где-то далеко впереди что-то мягко постукивало по трубам.
– Что это? – шепотом спросил Леха. – Ты же говорил, здесь никого нет!
Стук постепенно приближался. И понемногу ускорялся при этом: шлеп-шлеп-шлеп.
– Неправда. Я говорил, что здесь нет людей, – весело отозвалась Шелупонь.
– И что это должно значить?! – Анишина решительно одолевали злость и смутный, не оформившийся еще страх.
– То
Что-то закрыло собой свет самой дальней из видимых лампочек в паре десятков метров. Звук приближался все быстрее. Несколько…нет, больше. Десятки маленьких ладошек по трубам под потолком: шлеп-шлеп-шлеп-шлеп-шлеп…
Леха развернулся и, не помня себя, бросился к выходу из подвала. Каннибалы уже не казались ему такой уж страшной проблемой. Всем своим нутром он чуял: то, что ползет к нему по трубам – гораздо, гораздо хуже.
***
– Молодой человек…молодой человек! Вы живы?
Леха не знал, сколько прошло времени с тех пор, как он выбрался из подвала. Ровная серость за окном, насколько позволял увидеть осторожный, беглый взгляд, не меняла своего оттенка с течением дня, а часов у него никогда не было. Он бродил по одинаковым полутемным коридорам, пил воду с привкусом ржавчины прямо из кранов, спал на голых койках в пустых комнатах – больше от тоски и безнадеги, чем от настоящей усталости. Людей в этой части здания он не встречал. До сих пор.
Не успев толком проснуться, Леха открыл глаза и осовело уставился на нарушителя своего спокойствия. Им оказался невысокий мужичок в слишком маленькой и явно не идущей ему джинсовой куртке. На его остром носу красовались большие круглые очки с треснутым левым стеклом, на плече висел рюкзак с одной лямкой, а редкие седые волосы были забавно всклокочены.
Убедившись, что Леха жив, странный незнакомец выставил перед собой руки и поспешно попятился. Сам Леха же наконец вспомнил весь ужас своей ситуации и в свою очередь дернулся назад, крепко приложившись затылком об стену.
– Я проблем не ищу, – поспешно выпалил незнакомец. – Просто вы, кажется, далековато забрались от остальных, вот я и подумал…
– Что подумал? – буркнул Анишин, приняв сидячее положение и потирая ушибленный затылок. – Что меня можно сожрать?
– Нет-нет, – мужичок в очках замахал руками. – Что вы! Я этих порядков не придерживаюсь. Да и другие нападать бы не стали – не звери ведь. Кому здесь жить, а кому нет, решает только Комендант.
– Себе подобных жрут – и не звери? – саркастически усмехнулся Леха. – Ну-ну. Иди, мужик, куда шел, и без тебя тошно.
– Так может помощь какая нужна? – незнакомец осторожно протянул руку для пожатия. – Меня Иннокентием звать.
– Не надо мне ничего, – пробурчал Леха, игнорируя руку.
«Еще немного – и я от голода сдохну», – пробурчал в ответ его желудок.
–
Есть хотите? – просиял Иннокентий. – Так у меня ж тут есть это самое…
–
Юшечка? – снова мрачно усмехнулся Леха. – Нет уж, не надо мне вашей еды.
– Да говорю вам, не из таких я! – Иннокентий скинул с плеча рюкзак и зарылся в него обеими руками. – Вот честное профессорское, не из таких! Котелок у меня с собой, да макароны в пакете. Тут, в общежитии, мало что есть, но уж этого добра – чуть не в каждой кладовой навалом. Я с собой-то таскаю так, на всякий пожарный случай, да вот он, случай-то и выпал. А вода в кране должна быть, только надо ржавчине дать протечь. Ну, что, молодой человек, составите старику компанию за обедом?
***
Закинув в рот первую ложку обжигающе горячих пресных макарон-»ракушек», Леха едва сдержался, чтобы не застонать в голос от наслаждения. Сколько времени он блуждал по бесконечному зданию на голодный желудок? Он не смог бы сказать даже примерно. Могла пройти уже целая неделя, а могла и всего пара дней.
– А вы давно здесь? – обратился он к Иннокентию.
– Поди, знай, – крякнул тот с горьковатой усмешкой. – Пытался я из местного хлама что-то навроде водяных часов соорудить. Воронку нашел, трубку узенькую, кастрюлю с высоким бортом, отметки на глазок нацарапал. Стал крепить систему – разваливается, хоть ты тресни. Мучился с ней, мучился – кое-как приладил, стою, воронку руками придерживаю – уже просто из спортивного интереса. И что бы вы думали?
– Что? – заинтересовался Леха, не забывая, впрочем, работать ложкой.
– Вода по трубке не течет – вот, что! – Иннокентий с досадой хлопнул себя по колену. – С одного конца затекает, а с другого – хоть бы капля вышла! Такому нас в университетах не учили, знаете ли. Смотрел я на это дело, смотрел, плюнул да разобрал к чертовой бабушке. Несу хлам в кладовку, а навстречу Шелупонь. Глаза хитрющие – ничего, говорит, у вас, дяденька, не получится, не по правилам это. Так и провалился эксперимент. Тогда-то я и подумал: что толку мне на одном месте сидеть? Не такого, знаете ли, я склада. Мне знания нужны. Как наркотик, понимаете? Потому из университета и не ушел до самых седин. Вот с тех пор и брожу тут, как неприкаянный. Исследую, насколько Шелупонь позволяет.
– В каком смысле «позволяет»? – переспросил Анишин. – Она ж мелкая.
– Мелкая-то мелкая… – Иннокентий многозначительно цыкнул зубом. – А только супротив ее воли и команда силачей ничего не сделает. Думал я карту составить – здание-то большое. Досоставлялся до того, что ум за разум стал заходить. Помню, одну и ту же комнату в пяти разных коридорах нашел. Или вот еще случай был: выхожу в экспедицию – спускаюсь по лестнице на два этажа, возвращаюсь – снова на два этажа вниз. Прохожу к себе, начинаю зарисовывать на память, и тут доходит…и Шелупонь тут как тут: «Не по правилам это, дяденька». Я вам, молодой человек, так скажу: не знаю, что она такое и какую роль играет, но коль захочет – на ровном месте заплутаешь. Не то восприятие наше мнет, как пластилин, не то само здание…
– И что, совсем ничего узнать не получается? – Леха выловил из котелка последнюю макаронину и с тяжелым вздохом блаженного переедания отправил в рот.
– Да так, то-се – обрывки, – Иннокентий поправил очки. – Но обрывки крайне любопытные. Как-то раз встретил коллегу-профессора. Разговорились мы об университетской жизни, и оказалось, что перед попаданием сюда он жил без малого за сотню лет до меня, а сам знавал тех, кто еще дольше. А еще он был уверен, что находится не в каком-то там общежитии, а в настоящем, хоть и скромном, пансионе. Наводит на размышления, а?