Конев. Солдатский Маршал
Шрифт:
Учился я отлично. Взял всё, что один год мог мне дать».
Учился будущий маршал, победитель Манштейна, Шернера и других полководцев Третьего рейха действительно блестяще. С азартом. Командовать подразделением — это не агитировать за самый справедливый в мире строй и не прививать бойцам правила гигиены. Здесь требовалось иное искусство, которое создавалось веками, кровью побеждённых и восторгом победителей.
После успешного окончания Курсов усовершенствования высшего командного состава (КУВНАС) при Военной академии им. М.В. Фрунзе Конева назначили командиром стрелкового полка. Вернее, он сам попросился на полк.
Весной 45-го Борис Полевой, записывая биографию Конева, спросил маршала:
— А почему именно на полк, Иван Степанович?
— А потому, что полководец начинается в полку. И как жалеют потом те, кто когда-то этой истиной пренебрёг. Прыгать через ступеньку в жизни вообще не стоит. Ну, а в военной деятельности перешагнуть через полк, по-моему, вовсе нельзя.
В 17-й стрелковой Нижегородской дивизии Конев получил тот самый полк, в котором служил комиссаром. И командовал им пять лет.
Конев и его поколение, к счастью для Советской России, успели научиться у генералов и полковников старой русской армии многому. Их, бывших, расстреляют в 1937—1938 годах. А в 1920-е и начале 1930-х годов они ещё преподавали в военно-учебных заведениях Красной армии. Они владели военной наукой, той наукой, какой добывали свои победы Суворов, Кутузов, Румянцев, Багратион, и, будучи талантливыми педагогами и наставниками, знали, как её привить лучшей части красных командиров. В конце концов, кроме Красной, другой русской армии в России не существовало.
Много лет спустя, уже после смерти Сталина, маршал Конев в беседе с Константином Симоновым о репрессиях 1930-х годов будет говорить с горечью. А о своих учителях — с восхищением. Но не скажет, как они погибли. За плечами уже будет жизнь, наполненная романтикой Гражданской войны (и с ней не хотелось расставаться), победами в Великой Отечественной войне, послевоенной службой, в которой чисто военное дело, армейская работа тесно переплеталась с политикой. Прошлое настигало. Но в нём виделось больше хорошего. Потому что служил он Родине, забывая порой и о семье, и о собственных нуждах и здоровье.
Поколение Конева, Рокоссовского, Жукова было особенным поколением. Конечно, если бы в кровавой смуте 1920-х и 1930-х годов сгинули и они, то армиями и фронтами под Смоленском, Москвой и на Курском выступе командовали бы другие полководцы. И кто-нибудь другой, не хуже Рокоссовского, провёл бы Сталинградское сражение. И кто-нибудь другой, а не Жуков, но с той же непреклонной волей, граничащей с жестокостью к собственным войскам, отогнал бы немцев от Москвы. И кто-нибудь другой, а не Конев, так же блестяще завершил бы Корсунь-Шевченковскую операцию, задушив в огромном «котле» колоссальную по численности и вооружению группировку противника. Но судьба выбрала именно их.
А он, маршал, понимал: расстрелянных уже не вернуть. Так же, как и погибших на полях сражений. Лежали они в разных могилах. Над одними стояли обелиски, к ним носили цветы. Над другими шумели, колосились травы забвения. И это жгло душу. Но говорить об этом было не принято. Да и не
…Год учёбы в Москве пролетел как одно мгновение. То, что Конев слышал на лекциях, преломлялось в его сознании через опыт боёв, тех или иных операций, участником которых ему довелось быть. Строгий аналитик, он снова и снова прокручивал память-киноплёнку, на которой были запечатлены и эпизоды смелых рейдов их бронепоезда, и белогвардейские контратаки, и гибель товарищей, и неожиданные решения командующего Особой Дальневосточной армией Блюхера, его многоходовой манёвр, который всегда приносил успех.
И вот — снова войска. Полк. Маршал Конев размышлял: «Полк учит, полк воспитывает, полк по-настоящему готовит кадры. Комполка — организатор боя, он обязан правильно использовать артиллерию, полностью и до отказа дать огонь, а не штык, использовать танки, использовать поддержку сапёров и даже авиацию, запросив решения высших инстанций. Он хозяин на поле боя, в организации боя. Вот кто такой командир полка, вот почему я с большим желанием пошёл на эту должность. Командовал полком пять лет. Многие говорили, что “засиделся”, предлагали всякого рода должности, намекали, иногда даже иронизировали… Я учил полк и учился у полка. Проводил занятия сам, очень сложные, продолжающиеся непрерывно днём и ночью, с выходом в поле, с отрывом от базы, учил полк маршам и походам, боевой стрельбе и тактике, взаимодействию…»
Основным пулемётом стрелкового полка в то время был станковый пулемёт «максим». Однажды Конев вдруг понял, что недостаточно полно владеет тактико-техническими данными этого вида оружия. И вот, когда жизнь в палаточном городке замерла и службу несли только дозоры, комполка пригласил к себе в штабную палатку начальника боепитания. Пригласил не одного, а… с пулемётом. Бывший офицер русской армии, опытный оружейник, тот быстро ввёл командира полка в курс дела. Ночи напролёт они разбирали и собирали «максим», обсуждали его боевые характеристики. Не раз выезжали на стрельбище. Во время первых же инспекторских стрельб комполка сам лёг в пулемётный окоп, заправил ленту в приёмник и выполнил задачу на «отлично».
Московским военным округом, в который входили все войсковые подразделения, дислоцированные в Нижнем Новгороде и окрестностях, а значит, и 17-я стрелковая дивизия с 50-м полком Конева, командовал в тот период Иероним Петрович Уборевич. Впервые они познакомились ещё на Дальнем Востоке. Вообще, надо заметить, дальневосточники, оказавшись потом волею судьбы в других округах, легко сходились, дружили и в любом случае чувствовали нечто большее, чем просто служба. Во время Великой Отечественной войны дальневосточные корни тоже давали о себе знать. Берлин и Прагу маршал Конев будет штурмовать с дальневосточниками — генералами Рыбалко и Курочкиным.
Уборевич сразу выделил из массы командиров комполка Конева, подтянутого, аккуратного, с отменной выправкой. Надо сказать, что Конев обладал и ещё одним достоинством, которое всегда ценилось в войсках. Он умел подать и себя, и свою работу, и боевую выучку своих подчинённых — командиров и бойцов.
В 1932 году Нижний Новгород был переименован в Горький — в честь первого пролетарского писателя, которого очень уважал и любил Сталин. Название «Нижегородская» исчезло из наименования 17-й стрелковой дивизии. Какое-то время её пытались именовать Горьковской, но новое название не прижилось.