Конфайнмент
Шрифт:
Собчак Анатолий Александрович, собственной персоной, пламенный трибун времён перестройки и будущий питерский мэр. Прикольно будет, если и его сегодня кто-нибудь грохнет или сам окочурится, а повесят всё на меня, в придачу к уже убиенным Попову с Гайдаром. Помню, что месяца два назад включил кандидатуру этого господина в свой личный расстрельный список, но потом понял, что это не панацея. Простое убийство может легко превратить негодяя в мученика. Гораздо эффективнее в этом плане дискредитация. Человека или идеи — без разницы. История на примере погибшего СССР показала, что это отлично работает…
После случайной
Плохое настроение невольно заставляло спешить, и уже без четверти три я практически полностью выполнил всю намеченную на день программу. Оставалось только пройти вдоль Фонтанки до Михайловского (Инженерного) замка, и оценить мрачную красоту его стен, которые два века назад так и не сумели спасти от предательства одного Российского императора, несправедливо забытого, оболганного современниками и потомками.
Сойдя с Аничкова моста на набережную, я прошёл примерно полсотни шагов и внезапно остановился. Даже не знаю, что заставило меня это сделать. Наверное, мне просто захотелось взглянуть на всемирно известных коней гениального Клодта как бы со стороны, издали, не вдаваясь в детали, оценивая всю композицию.
Ближняя скульптурная группа, где человек и конь ещё только собираются выяснять, кто сильнее, меня почему-то не привлекла. Всё внимание нацелилось на дальнюю, последнюю в композиции, где человек, уже почти проиграв, укрощает, наконец, разъярённое животное, встав на одно колено и с силой вцепившись в узду рвущегося на волю коня.
Начавший моросить дождь делал зеленоватую бронзу темнее, чем есть. Фигуры словно бы становились моложе, такими, какими их и задумывал скульптур, как будто их отливали совсем недавно. А вот постамент, наоборот, «постарел». Покрытый дождевыми потёками, он выглядел неопрятно. Ярким контрастом к нему казалась стоящая рядом девушка. Одетая в длинное светло-бежевое пальто, она смотрела на текущую под мостом воду.
Секунд через пять девушка подняла голову, и я буквально замер на месте.
Пусть до неё было далеко, метров, наверное, сто, но я был готов поклясться, что это…
Дождь явно усилился. Я несколько раз моргнул, протёр от влаги лицо, тряхнул головой и снова взглянул на мост. Девушки не было. Только вздыбленные на постаментах кони и пытающийся их укротить человек.
Неужели мне это только привиделось?
Подтянув ворот бушлата повыше, я развернулся и медленно побрёл в сторону от моста. Холодный питерский дождь даже не думал слабеть, но я о нём просто забыл. Шёл и шёл мимо чугунного ограждения, за которым плескались волны, а свинцового цвета вода расходилась кругами под мелкой дождевой моросью. Капли стекали за воротник, хлюпали под ногами лужи, наливались тяжестью промокшие внизу джинсы. Мысли в голове путались, мелькали калейдоскопом, складывались в непонятные картинки и образы. Мои шаги замедлялись, а потом, неожиданно для себя, я и вовсе остановился.
Сомнения длились недолго, всего пять секунд, не больше.
Резко развернувшись на месте, я бросился обратно к мосту.
Она не могла, никак не могла уйти далеко, и я обязательно должен был её догнать.
Зачем?
Не знаю.
Просто должен и всё.
Почти полчаса я метался по Невскому и прилегающим улочкам, заглядывал в лица прохожих и искал ту, с которой расстался навеки…
Тщетно…
Вокруг были только дома. Тёмные, давящие своим холодным величием, затянутые пеленой не прекращающегося ни на секунду дождя. Продрогший, промокший до нитки, я брёл под хмурым питерским небом и слушал, как барабанят по крышам и козырькам дождевые капли, как журчит стекающая по водосточным трубам вода, как тихо скрипят раскачивающиеся под ветром деревья…
Я не чувствовал грусти, не чувствовал и облегчения. Я просто шлёпал по лужам, не обращая внимания на усталость и, казалось, уже давно забытое ощущение какой-то светлой тоски по безвозвратно ушедшему прошлому. Шёл, слушая этот бессмысленный дождь, внимая его бесполезным намёкам, а в голове в режиме нон-стоп крутилась ещё не написанная в этом времени и в этой жизни мелодия…
Я снова слушаю дождь, я вижу эти глаза.
Я знаю, что ты уйдёшь и, может быть, навсегда
По лужам в длинном пальто, храня улыбку свою.
И не узнает никто, за что я дождь не люблю… [2]
Да, мне и вправду не нравился этот дождь, не нравился накрытый им город, не нравилось выпяченное напоказ желание помочь всем и каждому, желание говорить, нашёптывать на ухо и быть постоянно рядом, без всякого шанса спастись…
Глупо, но я сейчас хотел одного — чтобы она опять была рядом…
Опять ты рядом со мной. Мы говорим о дожде.
И больше нет ничего, и всё забыто уже…
Замок щёлкнул, дверь гаража отворилась.
— Ну что, есть?
— Туточки. Ща лепестричество включим, сами увидите.
Щерба перешагнул порог и скрылся в потёмках. Секунд через десять в помещении зажёгся свет.
— Вот. Всё, как шеф говорил.
Заскрипели воротные створки.
Двое оставшихся снаружи парней довольно осклабились.
Двадцать четвёртая «Волга». Чёрная. Номер на ЛЕН. Круче и быть не может.
— Ну чё? Загружаемся? — Щерба открыл водительскую дверцу и вопросительно посмотрел на приятелей. — Кто за рулём?
— Я, — откликнулся Лысый. — У меня тут две тётки живут. Я в Питере, как рыба в воде.
Подельники спорить не стали. Проехаться за рулём представительской «Волги» — это, конечно, понтово, но для сегодняшней акции знание города, безусловно, важнее.