Шрифт:
Глава 1. Семейные тайны
Рассказ Алены
Честно сказать, не ожидала, что баба Шура оставит ожогинскую усадьбу мне одной. А уж как мама была разочарована, прочитав завещание. Расстроилась, обиделась, аккуратно всплакнула, чтобы не размазать на глазах краску.
Маме моей немного за шестьдесят, но еще молодится, потому что есть интересный, состоятельный любовник, который даже иногда замуж зовет. Я его прекрасно понимаю, он старше лет на пять, здоровье подводит,
Наверно, мама хотела бабушкин домик преподнести в будущий семейный бюджет, как приданое, а теперь придется со мной договариваться. Ничего, свои люди – сочтемся.
Мама начинает первой:
– Алён, ну, скажи, почему она так поступила?
Терпеливо объясняю:
– Что ж тут непонятного? Именно я ухаживала за бабулей, когда она слегла.
– Но я тоже помогала финансово, – спорит мамочка. – Вы ни в чем не нуждались.
– Помню-помню. И предлагаю бабушкин дом продать, а деньги разделить между нами поровну. Все равно не захотим из города перебираться в поселок. Как считаешь?
– Разумное решение, – мама заметно приободрилась. – Других родственников у нас нет. А так буду спокойна, что тебя никто не обманет.
Она многозначительно подмигивает, достает пудреницу с зеркальцем и отходит к окну, чтобы поправить макияж. Я наблюдаю за ней с улыбкой. Мама симпатичная, всегда умела за собой следить. Волосы красит и завивает, недавно сделала татуаж бровей, прошла курс иглоукалывания для повышения стройности и уменьшения аппетита. Посещает спортзал. Одним словом – современная знойная женщина. Мечта престарелых бизнесменов (смеюсь!)
Словно угадав мои мысли, мама вздыхает:
– Алён, ты уж меня прости, но я чего только не передумала за день, боялась, что возьмешь все деньги, укатишь на юг, найдешь горячего кавалера, он тебя обворует и бросит.
– Успокойся, мам! В тридцать лет сложно быть наивной дурехой. Кофе будешь?
– Кофе мне нельзя, ты же знаешь, я от него часто бегаю кое-куда…. А когда планируешь разместить на сайте объявление о продаже?
– Уже обзвонила коллег, которые занимаются загородной недвижимостью. Надо скорее решать с домом. Соседка сказала, опять пытались воришки залезть. Кладоискатели чокнутые!
– Слухи живучи, – заметила мама, и я задала самый болезненный вопрос:
– А ты уверена, что дедушка не вернется?
У мамы руки опустились на колени, плечи ссутулились.
– Ох, милая, у меня тоже сердце болит. Старый колдун всегда был на выдумки горазд. Вылезет из реки и потребует свою долю. Может, сменим фамилии, чтобы не нашел, а? Как считаешь, поможет?
– Колдун! – язвительно усмехнулась я. – И ты в эти сказки веришь? Да брось!
– Отец ни дня официально не работал, а жил на широкую ногу. Подозрительно, – шепчет мама.
– Дедуля скупал по деревням иконы и другие старинные вещи, потом продавал любителям антиквариата, имел свои выходы на черный рынок, – неуверенно вспомнила я. – И еще клад нашел, говорят.
– Да-да,
Наш дед – Егор Семеныч Третьяков считался в Ожогино неординарной личностью. В быту был строг и скуповат, но любил хорошо выпить и закусить в большой компании, нарядно одеться, погулять с раскрепощенными женщинами. Гордился тем, что предки его были купцами, утверждал, что с детства его донимает неуемный коммерческий зуд.
«Купи на грош, выручи полтину».
С женой своей – нашей бабушкой Шурой, правда, часто ругался, требовал себе больше прав и свобод, мечтал о возвращении эпохи домостроя, когда женщина во всем покорна мужу и не препятствует интрижкам на стороне.
Но семь лет назад в жизни деда произошли крупные перемены. Как-то сердитый после очередной ссоры, он взялся копать на задворках дома глубокую яму под туалет и наткнулся в земле на красную кирпичную кладку. Возможно, в царские времена здесь стоял дом зажиточного крестьянина или лавочника, вот у деда и возникли мыслишки о припрятанном серебришке.
Скоро Егор Семеныч поставил на месте ямы добротную избушку, провел электричество, обзавелся необходимой мебелью и превратился в отшельника. Сутками пропадал в деревянной келье, а бабушка всем соседям говорила, что супруг читает Псалтирь и блюдет строгий пост.
– Грехи замаливает, «Ирод»! – ворчала она на почте, получая скромную пенсию.
Любопытные селяне только диву давались. Подменили бойкого старичка! На улицу носа не кажет, в магазине водочку не берет, одиноких моложавых вдовушек не навещает. И бабуля вдруг стала скрытной, заимела на старости лет шубу из густого светлого меха, на лицо округлилась, в теле поправилась, родне в город продукты машинами отправляет, хотя не держит скота и забросила огород.
Чудеса! На какие, спрашивается, шиши процветают деревенские пенсионеры? Точно, нашли Третьяковы клад. По доносу завистливых односельчан наезжала полиция, с дедом имела серьезную беседу, но никаких улик сокрытия клада от государства не обнаружилось.
Дважды пытались пожилую пару ограбить, забирались в ограду, отравили нашего песика. Стариков спасли решетки на окнах, крепкие засовы и охотничье ружье.
После третьей попытки взлома дед завел парочку свирепых волкодавов, а баба Шура начала жаловаться на сердце. Над усадьбой сгустились тучи.
Я в это время закончила учебу и устроилась работать в риэлторском агентстве «Скворечник», в Ожогино приезжала редко, у мамы закрутился роман с седовласым бизнесменом Виктором – хотелось чего-то в жизни успеть-наверстать.
Бабушка как раз маме свою новую шубу отдала, чтобы сельчанам глаза не мозолить, так мамины городские подруги убеждали, что это натуральный соболь. Каким образом к деду-отшельнику попала столь дорогая вещь? Откуда он брал деревянные бочонки с густым, ароматным медом, тяжелые круги сыра и коробки масла, завернутого в вощеную бумагу? Легче всего было поверить в колдовство-чародейство, а колдуны порой заканчивают плохо.