Конфликты в Кремле. Сумерки богов по-русски

Фалин Валентин Михайлович

Их суть сводилась к тому, что следовало бы по­ставить во главу угла не административные, а на­учно-технологические и политэкономические ас­пекты дальнейшего развития. Этому отвечало бы создание общесоюзного банка данных, в котором собиралась бы информация о научно-технических и организационных достижениях, не обязательно замкнутых на советский опыт и повышавших не только производительность труда, но и готовив­ших предпосылки для прорывов в новое качество. Внедрению новинок в живую практику помогло бы создание головных производств по отраслям, где бы наиболее современные технологии и мето­дики доводились до зрелости. Там же, при голов­ных производствах, было

бы целесообразно уч­редить научно-исследовательские и проектные институты, а также учебные центры, ибо экспе­риментами на сравнительно узком поле, как слу­чалось, модернизация не должна была бы впредь ограничиваться.

Речь шла о подобии технологических парков, слитых с сугубо практическими задачами. Предла­гавшееся разделение труда давало бы шанс каж­дому из предприятий, институтов, высшей школе раскрыть потенциал и плюс к этому извлечь ма­териальную выгоду в зависимости от своего кон­кретного вклада в реформирование народного хо­зяйства.

Что касается совнархозов, то прежде, чем выно­сить окончательное решение, я предлагал опробо­вать их «про» и «контра» на примере нескольких регионов, расположенных в различных географи­ческих и национальных зонах СССР. Кабинетные прикидки, даже при их самом добросовестном ис­полнении, не гарантируют от сюрпризов и неувя­зок, на кои щедра действительность.

Читал ли кто мое писание, то мне не было дано узнать. Шел 1958 год. Н.С. Хрущев двинулся в на­род. Он звал простых людей к участию в формиро­вании нового образа Советского Союза, оставляя, однако, за собой определение сути совершавшего­ся. Примерно год спустя я получил шанс убедить­ся в эфемерной значимости дискуссий в партии и прессе. Незваные суждения, в особенности хотя бы на йоту расходившиеся с настроением лидера, не жаловали.

Другое мое вмешательство в экономическую сферу (посольский период работы в Федеративной Республике Германии, 1971—1978 годы, я, чтобы не повторяться, опускаю) приходилось на время моего депутатства в Верховном Совете РСФСР от Темрюка, что на Кубани. Вкратце дело состояло вот в чем.

Волевыми решениями, ниспосланными сверху, кубанскую пойму превратили в главную рисовую чеку страны. Над природой надругались, были по­теряны богатейшие пастбища, воду отравили и с нею уничтожили без преувеличения уникальные рыбные нерестилища. Все эти безобразия были учинены во имя призрачной цели — «даешь мил­лион тонн риса в год». Безразлично, каких кон­диций и какой ценой.

Темрюкский райком КПСС возглавлял в мою депутатскую пору деятельный и не казенно мыс­лящий А.Ф. Куимджиев. Он не спешил очертя голову исполнять сыпавшиеся из Краснодара и Москвы директивы. Его постоянно заботило, как требуемое сделать не формально и на пользу жи­телям района.

Вместе с ним мы в 1983 году вышли на цент­ральное руководство с двумя проектами. Первый затрагивал святая святых — рис. Подсчеты пока­зывали, что экономически выгоднее, как минимум по левому берегу реки Кубань, не рис сажать, а выращивать там овощи и корнеплоды и на этой базе интенсивно развивать мясное и молочное животноводство. Это вело бы к экономии валюты на закупках мяса за рубежом, которой с лихвой хватало бы на приобретение риса самых отменных сортов у традиционных производителей. Сокраще­ние сброса отравленных гербицидами и удобрени­ями вод в Кубань позволило бы вплотную занять­ся восстановлением угодий осетровых и прочих ценнейших рыб, развитием в экологически оздо­ровленной прибрежной полосе курортных и тури­стических зон.

Другая идея предполагала превращение Темрюкского района в экономически самостоятель­ную зону.

Району устанавливались бы на пяти­летку твердые задания по обязательным поставкам зерна, овощей, винограда, продуктов животновод­ства и рыбного промысла. Москва и Краснодар не вмешивались бы в текущую хозяйственную дея­тельность сельскохозяйственных и перерабатыва­ющих предприятий района, в распределение капи­таловложений, машин и материалов, поступавших в плановом порядке в Темрюк, а вся продукция, произведенная в районе сверх контрольных цифр, реализовывалась бы на коммерческой основе.

Директора совхозов и председатели колхозов, с которыми обговаривалась данная модель, заве­ряли, что в первый год обретения их предприя­тиями самостоятельного статуса эффективность хозяйствования при сходных погодных условиях возрастет на 40—50 процентов, во второй год — примерно на четверть, а в последующий период станет повышаться на 10—12 процентов в год. По­добные обязательства, подчеркивали директора, смогли бы быть выдержаны при условии, что руб­ли, вырученные на рынке, превратятся в машины, удобрения, горючее, цемент, дерево и другие фон­дировавшиеся в те времена материалы.

Изложенные предложения с комментариями были доведены мною до сведения заведующего сельхозотделом ЦК КПСС Карлова, довольно влиятель­ного лица в тогдашнем партаппарате. Он внеш­не доброжелательно воспринял услышанное, занес наши расчеты в свой рабочий дневник для доклада по «назначению». Если появится что-то существен­ное или возникнут вопросы, меня разыщут. На сем мы и расстались.

До 1986 года ни вопросов ко мне, ни «су­щественной» информации не обнаружилось. Тем временем мой депутатский мандат в Темрюке ис­тек. А.Ф. Куимджиева перевели на хозяйственную работу в Краснодар. Его вроде бы и не наказали за своемыслие, зарплата даже приросла, но зани­маться с тех пор этому человеку индивидуального склада выпало больше консервами, чем людьми.

С возвращением в «большую политику» и, глав­ное, с обнаружением адресата, склонного, по всей видимости, внимать не прихорошенному мнению, я опять обратился к долблению камня. Самое луч­шее — всем миром поднатужившись, сдвинуть его прочь, перестать об него спотыкаться. Но так не получалось. Стало быть, надо брать терпением.

В агентстве печати «Новости», куда меня опре­делили приделать гласности крылья, имелась груп­па сотрудников, знавших цену фактам и готовых стоять на своем их прочтении вопреки «принятой точке зрения». По этой, видимо, причине боль­шинство из них было занесено в реестр «невыезд­ных» и лишено загранпаспортов. Их не спешили делегировать также на симпозиумы и дискуссии, дабы представлять АПН, хотя «Новости», соглас­но уставу, являлись рупором общественности и не обязательно должны были выражать официальную советскую позицию.

На экономической стезе у меня наладилось доверительное сотрудничество в первую голову с Г. Писаревским и А. Вознесенским. Обоих Гос­подь наградил широкоформатным мышлением, хорошим глазомером на суетное и сущее, устремленностью не на паушальное ниспровержение, а на замещение тлена и фальшивых постулатов по­знаниями, резистентными перед лицом всяческих измов. Если А. Вознесенский специализировался на публичных комментариях, которые после обкатки в моем кабинете регулярно печатались в «Московских новостях», то Г. Писаревский предпочитал корпеть над записками «для внутреннего потребления». Почитатель Н.В. Гоголя, он писал их не суконным языком. Когда дело упиралось той или другой гранью в «марксистских классиков», не принимал расхожие цитаты на веру и обращался к первоисточникам.