Конформист. Мемуары провинциального журналиста о времени, профессии и о себе
Шрифт:
В Жигулевске я достиг потолка. Стать полноправным редактором газеты в сонном 30 - тысячном провинциальном городке, я не мечтал, да мне и не светило.
1968 год
Среди событий веселых и грустных, случившихся в период работы в Жигулевске, на всю жизнь запомнились два приключения - веселое и позорное. Веселое - местный представитель КГБ собрался записать меня в диссиденты, получив разнарядку на выявление их в Жигулевске. Но где найдешь в безмятежном провинциальном городке, где кроме местной городской газеты, жители ничего не читают, и её принудительно выписывают на производстве? Зарубежные голоса
По всем правилам была разработана стратегия, как добыть доказательства моего критического отношения к действительности. Будь местный чекист немного умнее, сообразил бы, что, не имея фактов, объявить диссидентом коммуниста, заведующего партийным отделом, порой замещающего редактора городской газеты, будет не просто. Областные начальники потребуют веских доказательств. Но представитель этой серьезной и властной организации в Жигулевске, человек недалекий, почему и служил в забытом Богом городке, действовать решил традиционно. Нашел молодого человека, многократно задерживавшегося за мелкое хулиганство, находящегося, как принято выражаться в милицейских кругах, "на крючке", и поручил втереться ко мне в доверие, собирать компрометирующие материалы и докладывать ему. А семнадцатилетний пацан пришел ко мне, и рассказал о полученном задании, признался, подписал бумагу о сотрудничестве.
Парнишка оказался любителем поэзии, писал блатные стихи и прозу, ему понравилась моя повесть, публикуемая в газете, а сам он больше походил на диссидента. В редакцию пришел со своими стихами. В отделе писем, занимавшемуся и творчеством самодеятельных авторов, литсотрудница Валентина Веденеева дала ему отворот, а жаловаться отправила к редактору, обязанности которого, я в те дни исполнял. Мою повесть "Пожарник и Ко" он читал, не пропуская ни номера, и, узнав, что я автор, был горд познакомиться. Удивился, откуда хорошо знаю, по делу использую в повести феню. Смущаясь, высказал замечания по изображению преступников, которых, оказалось, лично знал. Упрекнул, милиционеры у меня почти ангелы. Разговорились о теории стихосложения, о существовании которой, он понятия не имел. Я цитировал ему Пушкина и Некрасова, Александра Галича, он слушал с открытым ртом и внимал каждому слову. Мы общались около часа, и я напомнил, меня ждут дела. Прощаясь, он попросил разрешения прийти еще, показать другие свои стихи. Я пригласил. Так мы познакомились.
Не зная правил стихосложения, он часто удачно использовал рифму. Голова, как и его произведения, были забиты блатной романтикой. О Шаламове и Солженицыне не слышал, наступили времена, когда этих авторов тихо убрали с книжных полок библиотек и не вспоминали.
Познакомившись с прозой Михаила, я рискнул дать ему почитать потрепанный номер старой "роман - газеты" с "Одним днем Ивана Денисовича". После общения со мной, а затем с Солженицыным, он осознал, в какую подлую историю влип, и раскаялся. Обо мне не успел ничего доложить, и товарища, направившего ко мне, послал на три буквы.
Позже пацан поступил в Куйбышевский пединститут, стихи публиковал в "Волжском комсомольце", стал популярным бардом, участником Грушинских фестивалей.
Этим же летом 1968 года, я невольно стал участником исторического шабаша, проходившего по всей стране. Стыжусь всю оставшуюся жизнь.
Утром 21 августа за завтраком, по телевизору услышал, что войска Советского Союза и других социалистических стран, верные интернациональному долгу и Варшавскому Договору, перешли границу Чехословакии, чтобы спасти страну от нависшей опасности.
Этого события ждали со дня на день, и сенсации я не услышал. Понятно, нашим правителям надоело увещать Александра Дубчека и его соратников, проводивших либеральные реформы, отказываясь от советских рекомендаций. В конце информации, диктор пригрозил, советское правительство надеется, войска Чехословацкой народной армии с пониманием отнесутся к появлению советских войск, и организуют с ними взаимодействие, будут совместно выполнять поставленные задачи по спасению страны. Если же войска враждебно отнесутся и поддержат консервативные силы, будут приняты меры к их локализации, и даже разоружению.
С пятнадцати лет, я старался получить информацию из разных источников, знать противоположные позиции, иногда послушав зарубежные голоса. Потому хорошо знал, что на самом деле происходит в Чехословакии, понимал, чем грозит нашим властителям пример социализма с "человеческим лицом".
В редакции тему не обсуждали, и к обеду я уже не помнил эту новость. Событий в городе без Чехословакии хватало. Неожиданно, меня и Агишева, секретарь пригласила в кабинет редактора. Там мы застали заведующую отделом пропаганды горкома партии, которая с порога огорошила вопросом, знаем ли мы, что наши войска вошли в Чехословакию и международная обстановка очень накалена, в любую минуту могут вмешаться войска Северо - Атлантического блока, начнется война.
Агишев, верный привычке пошутить даже в серьезном разговоре, спросил:
– Рекомендуете объявить в газете, пора готовиться к войне? Так завтра сметут с прилавков соль, спички и всё остальное.
Редактор остановил своего зама.
– Игорь Петрович, не ёрничайте! Никто не говорит о войне.
Представитель горкома объяснила положение. Областной комитет партии обязал направить коммунистов на заводы, во все трудовые коллективы и разъяснить народу, что миссия наша мирная, войска не оккупируют Чехословакию, а спасают от вмешательства западных агрессоров, пытающихся развалить социалистический союз государств. Коммунистам редакции, не спрашивая их мнения, определили три коллектива, где они должны провести митинги в поддержку ввода наших войск. Управление НГДУ "Жигулевскнефть", ремонтно - механический завод и трест ресторанов и кафе. Мне, как самому молодому коммунисту, определили небольшой коллектив - трест ресторанов и кафе.
Уже предупрежденный, директор треста Лацман, опытный еврей, моментально оценил ситуацию, собрал всех своих работников и через полчаса уже звонил мне, люди собраны, за мной послана машина.
Люди собрались в помещении кафе, рядом с трестом. Столы, за исключением одного, поднятого на невысокую эстраду, сдвинули в сторону, стулья расставили как в зрительном зале. Директор представил меня, и я, смущаясь, объяснил ситуацию, что Дубчек собирается открыть границы Западу. Мы должны осудить предательскую позицию чешского руководства и одобрить ввод наших войск для наведения порядка в братской стране.
Работники треста, воспитанные советской идеологией, принялись клеймить неблагодарных чехов, одобрять решение партии и правительства. Из многочисленных голосов, запомнились: Правильно! Давно следовало призвать их к порядку! Мы кровь проливали за их освобождение от немцев, а они вместо благодарности... Да пусть катятся ко всем чертям, какое нам дело до них. На реплику последнего шикнули: понимал бы! Они члены Варшавского договора! Кто-то из мужиков, в войну освобождавший Чехословакию, заявил: я еще тогда понял, все они куркули не раскулаченные. Нечего с ними цацкаться.