Конформист
Шрифт:
Как они довольны, — добродушно и едва ли не разделяя энтузиазм толпы заметила Джулия, вдруг забыв о своих страхах и собственных интересах.
— На их месте я вел бы себя точно так же.
Они поднялись по Корсо, по-прежнему в окружении толпы, следуя за двумя-тремя медленно продвигавшимися вперед машинами. Затем Марчелло пропустил колонну демонстрантов и сумел свернуть в переулок. Он быстро проехал по переулку, завел машину в маленькую, совершенно пустынную улочку, остановился, выключил мотор и, повернувшись к жене, сказал:
— Выходим.
Джулия вышла, не сказав ни слова, и Марчелло, тщательно закрыв окна, направился вместе с ней к улице, откуда они приехали. Теперь он был совершенно спокоен, отрешен и полностью владел собой,
Они принялись бесцельно бродить в толпе, от одной группы к другой, от одного тротуара к другому. Джулия уже больше не боялась и тоже казалась спокойной и владеющей собой. Но он подумал, что в отличие от него поведение жены объяснялось ее способностью вживаться в чувства других людей. Толпа не только не становилась меньше, но, напротив, казалось, прибывала с каждой минутой. Марчелло заметил, что охваченная почти единодушной радостью толпа воспринимала свои чувства с изумлением, выражала их неловко и была не уверена в том, что это можно делать безнаказанно. Марчелло и Джулия шли, с трудом пробираясь вперед, прокладывая себе путь между грузовиками с рабочими, мужчинами и женщинами, размахивавшими трехцветными и красными флагами. Проехала маленькая открытая немецкая машина с двумя офицерами, спокойно раскинувшимися на сиденьях, и солдатом в военной форме, с автоматом в руках, примостившимся на ступеньке у дверцы: с тротуаров раздались свист и издевательские крики. Марчелло отметил, что было много небрежно одетых солдат, без оружия, они обнимались, и их крепкие крестьянские лица освещала пьянящая надежда. Увидев первый раз двух таких солдат, шедших в обнимку, словно влюбленные, в расстегнутых мундирах, с болтающимися штыками, Марчелло заметил, что они вызывают в нем чувство, близкое к возмущению: это были люди в военной форме, а для него форма неизменно означала честь и достоинство, какие бы чувства ни испытывал носящий ее человек. Джулия, почти угадав его мысли, спросила, указывая на двух веселых, неряшливых солдат:
— Разве они не говорили, что война продолжается?
Говорили, — ответил он, мысленно противореча самому себе и делая мучительное усилие, чтобы понять происходящее, — но это неправда… Эти бедняги правильно делают, что радуются: для них война действительно кончилась.
У входа в министерство, куда Марчелло приходил получать указания перед отъездом в Париж, собралась большая толпа, которая протестовала, орала и потрясала в воздухе кулаками. Те, кто стоял у ворот, колотили в них, пытаясь их открыть. Слышалось имя смещенного министра, громко повторявшееся многими с особым оттенком антипатии и презрения. Марчелло долго наблюдал за толпой, не понимая, чего хотят демонстранты. Наконец ворота чуть приоткрылись, и в образовавшейся щели появился бледный, с умоляющим лицом швейцар в форме с галунами. Он сказал что-то тем, кто был к нему ближе, кто-то вошел внутрь, и ворота сразу же закрылись, толпа еще немного поорала и стала расходиться, но несколько упрямцев продолжали кричать и стучать в запертые ворота.
От министерства Марчелло направился на соседнюю площадь. Крик "Дорогу, дорогу!" заставил расступиться толпу. Встав на цыпочки, он увидел, что приближались несколько мальчишек, тянувших за собой на веревке большой бюст диктатора. Бюст, сделанный под бронзу, на самом деле был из раскрашенного гипса, это было видно по белым сколам, образовавшимся оттого, что бюст подпрыгивал по булыжной мостовой. Маленький черный человечек, лицо которого съедали огромные очки в черепаховой оправе, посмотрев на бюст, повернулся к Марчелло и, смеясь, сказал назидательно:
— Выглядел бронзовым, а на самом деле оказался из обычной глины.
Марчелло не ответил ему и, вытянув шею, какое-то время напряженно всматривался в бюст, когда тот, тяжело подпрыгивая, проволочился мимо. Подобных бюстов было сотни в министерствах и общественных учреждениях: грубо стилизованный, с выдвинутой челюстью, круглыми ввалившимися глазами, с раздутым голым черепом. Марчелло невольно подумал, что этот бронзовый рот, изображавший рот живой и вчера еще столь надменный, валялся теперь в пыли под издевательские крики и свист той самой толпы, которая недавно так горячо ему рукоплескала. И снова Джулия будто угадала его мысли, прошептав:
Подумай, совсем недавно достаточно было такого бюста в прихожей, чтобы люди понижали голос.
Он сухо ответил:
Если бы сейчас он попался им в руки живым, они поступили бы с ним, как с этим бюстом.
— Думаешь, его убьют?
— Конечно, если смогут.
Они еще немного прошлись в толпе, которая бурлила и вихрилась в темноте, словно строптивые, переменчивые потоки во время наводнения. На углу улицы группа людей приставила к зданию длинную лестницу, один из них взобрался на самый верх и ударами молотка сбивал мемориальную доску со свастикой. Кто-то, смеясь, сказал Марчелло:
— Фашистских эмблем полно повсюду. Чтобы уничтожить их, нам понадобятся годы.
— Совершенно верно, — отозвался Марчелло.
Они пересекли площадь и, пробираясь сквозь толпу, дошли до галереи. Как раз в том месте, где соединялись оба ее ответвления, почти в темноте, в тусклом свете притушенных лампочек, вокруг чего-то, чего не было видно, собралась группа людей. Марчелло подошел поближе и, протолкнувшись, увидел мальчишку, который танцевал, комически пародируя жесты и кривлянье комедианток, исполняющих танец живота; он просунул голову в продырявленную цветную фотографию дуче, и она болталась у него вокруг шеи, словно хомут. Мальчишка напоминал преступника, который, постояв прикованный железным ошейником к позорному столбу, танцевал с инструментом пытки, все еще висящим у него на шее. Когда Джулия и Марчелло возвращались к площади, молодой офицер с черной бородкой и бесноватыми глазами, державший под руку смуглую, горящую воодушевлением девицу с распущенными волосами, сунулся к Марчелло и крикнул восторженно и вместе с тем назидательно: "Да здравствует свобода… но прежде всего да здравствует король!"
Джулия взглянула на мужа. "Да здравствует король!" — не моргнув глазом ответил Марчелло. Парочка пошла дальше, и Марчелло сказал:
Многие монархисты пытаются использовать события к выгоде короля… Пойдем посмотрим, что делается на площади Квиринала.
Не без труда они вернулись в переулок, а из него в улочку, где оставили машину. Пока Марчелло включал мотор, Джулия спросила:
— Это действительно необходимо? Я так устала от всех этих криков.
— Нам все равно нечего делать.
Марчелло быстро повел машину окольными путями прямо к площади Квиринала. Подъехав туда, они увидели, что площадь заполнена не вся. Толпа, наиболее густая под балконом, где обычно показывались члены королевской семьи, рассеивалась к краям площади, оставляя много свободного пространства. Здесь тоже было мало света, большие железные фонари с лампами в виде гроздьев, желтые и печальные, слабо освещали чернеющую толпу. Аплодисменты и призывы раздавались не часто, на площади сильней, чем где-либо, чувствовалось, что толпа сама не знает, чего хочет. Возможно, в ее поведении было больше любопытства, чем энтузиазма: точно так же, как раньше люди собирались словно на спектакль, чтобы увидеть и услышать диктатора, так теперь им хотелось увидеть и услышать того, кто диктатора сверг. Пока машина не спеша объезжала площадь, Джулия тихо спросила: