Конгрегация. Гексалогия
Шрифт:
– Ямог, – ответил Курт хмуро и резко. – В самом начале дознания Бруно высказал мысль о том, что именно она могла быть тайной любовницей Филиппа Шлага. Тогда меня это взбесило. Мне показалось это немыслимым. Недопустимым. Невозможным. И, снова, при попытке над этим задуматься…
– Я помню, – ниспавшим голосом подтвердил подопечный. – У тебя снова заболела голова, ты посерел, как поганка, и вид был такой, будто тебя пыльным мешком хватили…
– Если бы я был в себе, эту линию я выстроил бы сразу – пусть всего лишь как простую версию,
– И никто не смог, – возразил Ланц, бросив взгляд на книгу в руке, и со вздохом раскрыл, глядя на титульный лист. – «Аd ritus sacros spectans»,[195] – прочел он тихо, шлепнув пухлый том на стол. – Часть листов вырезана – давно, судя по цвету среза, не один год назад.
– Отто Рицлер переписывал для Шлага концевую треть книги, – договорил Курт, бережно приподняв заднюю пластину обложки, и, заглянув на последнюю страницу, болезненно засмеялся. – Невероятно. Как все просто…
– Полагаю, еще недавно сюда были вложены листы, набросанные переписчиком, – подвел итог Ланц. – Она уничтожила их, когда, по ее мнению, расследование стало опасно доскональным и дотошным; выбросить всю книжку целиком – что? рука не поднялась? Пожадничала?
– Возможно. Или все-таки таила надежду на то, что… сумеет со мной совладать и повлиять на дознание через меня.
– Избавиться от одной половины компрометирующих улик, но сохранить вторую в надежде не попасться… Странная логика.
– Женская, Бруно, – пожал плечами Курт. – Никогда не задумывался над тем, что среди арестованных все больше именно женщины? Неправы авторы «Молота», дело не в женской склонности ко злу; они попросту необдуманнее в поступках и взбалмошней, и их ловят чаще.
– Черт… – вдруг проронил подопечный почти тоскливо – так, будто все это время речь шла о нем самом, а не о ненавидимом им надзирателе. – Ведь и началось все это почти одновременно с твоим расследованием… Значит, все это – лишь для того, чтобы получить возможность…
– Все может быть, – согласился Курт. – В первое время после того, как мы с нею встретились по пути из собора, я помню, мое состояние было далеко от идеального, однако я все еще мог связно мыслить. Я не терялся. Стало быть, тогда это все еще были мои собственные мысли и чувства. Тогда я сумел с ними справиться, сумел их разложить, что называется, по полкам и вынудить себя о них почти забыть.
– Когда все вернулось? – спросил Ланц осторожно; он улыбнулся – словно со скрипом:
– При начале моего расследования. Сейчас я даже точно могу сказать, когда именно – на второй день. Утром после проведенного в университете анатомирования Шлага. Поначалу я не придал этому значения – мне снилось что-то, о чем я не мог вспомнить, голова была тяжелой, думалось с трудом; я решил, что не успел выспаться после бессонной ночи. Но именно с того дня и началось все прочее –
– Надо насесть на племянницу твоей хозяйки – пусть напряжется и вспомнит, когда точно она впустила графиню в твою комнату.
– Но стойте, – вновь возразил Бруно, однако уже менее убежденно, чем прежде. – Я однажды сказал, что, если меня возьмут с ножом в сапоге, это не означает, что зарезанный сосед – на моей совести. Моя вина, если беспристрастно, не доказана даже в том случае, когда меня возьмут с ножом в окровавленной руке над его трупом!
– Кто назначил тебя адвокатом? – вздохнул Курт устало, и подопечный насупился.
– Допустим, я пристрастен, но…
– Кстати, с чего бы это? – оборвал он неожиданно для себя самого, и тот осекся, глядя настороженно и враждебно. – Как ты, скажи на милость, ее защищаешь…
– Болван, – бросил подопечный коротко, умолкнув, и Ланц решительно произнес:
– Sat![196] Версия высказана, косвенные улики есть. Res hoc statu sunt:[197] с тем, что у нас на руках, мы не можем доказать даже просто факт ворожбы, по обвинению в которой она была арестована. Герцог того и гляди начнет дышать нам в спину со всеми своими связями и покровителями, посему сейчас мы можем лишь искать далее, и все. От того, что мы найдем, будет зависеть, ждет ли ее collistrigium[198] по обвинению в посягательстве на свободу и здоровье следователя Конгрегации или supplicium ultimum[199] за убийство с применением колдовства. На другой стороне этой монеты – вероятность (и немалая) того, что Керну придется смиренно кланяться и приносить извинения неосновательно обвиненной графине фон Шёнборн. Начинаем работать – быстро и внимательно. Хоффмайер, сейчас бегом вниз, пусть челядь займется обедом для нас – все мы до сих пор на маковой росинке, а спать нам, я предвижу, не придется… Пища должна быть простой, без травок, приправок и специй, бочковое питье недопустимо. Охрана должна стоять подле все время. После этого возвращаешься сюда и помогаешь нам шерстить замок. Приказ ясен?
– Вполне, – буркнул тот недовольно, разворачиваясь к двери, и Курт вздохнул.
– А ну, стоять.
Бруно обернулся – медленно и неохотно.
– При начале расследования ты предложил помощь сам, и она была немалой. Ты говорил, что помогать будешь до конца. В чем дело?
– Я говорил, что буду делать все, что от меня зависит, пока сохраняю уверенность в справедливости твоего дознания, – отозвался бывший студент тихо. – Пока ты ищешь убийцу. Но я не хочу ошибиться.
– Никто не хочет.
– Надеюсь. Помощь я оказывать буду и дальше, какая в моих силах, только не жди, что при этом я буду петь песни и весело приплясывать; и если найдутся неоспоримые доказательства ее вины, я сменю свое отношение к твоей подозреваемой на прямо противоположное. Буду держать за ноги, пока из нее будут тянуть жилы, если придется, но до тех пор, пока я не уверен… – он замолчал, отвернулся, махнув рукой, и вышел в коридор.
Ланц вздохнул, вернувшись к полке, вытянул следующий том, раскрыв обложку, и усмехнулся.