Конгрегация. Гексалогия
Шрифт:
– Значит, – мрачно подытожил Бруно, – я, того сам не зная, исполнял работу агента Друденхауса; так?
– За службу агента в течение месяца тебе заплатят, если я напишу запрос.
– Напиши, – бросил подопечный почти с вызовом, и он пожал плечами.
– Хорошо.
Ненадолго вновь вокруг встала тишина; Курт, неспешно поднявшись, прошагал к окну и некоторое время неподвижно стоял, снова вдыхая запах зелени и мокрого солнца.
– Отец Бенедикт, – заговорил он спустя минуту, сдернув куртку с подоконника и встряхнув от капель, – снова оказался прав. Даже не думал, как скоро мне предстоит в этом убедиться.
– Прости? – уточнил подопечный непонимающе;
– Прощаю. – Бруно посмотрел пристально, однако теперь не стал переспрашивать, со вздохом отведя взгляд. Курт усмехнулся: – Сейчас это произносится так спокойно и от души, потому что смысла в этом нет, верно?..
– Что-то изменилось? – спросил подопечный угрюмо. – Или хочешь сказать – квиты?
– Да, и это тоже, – отмахнулся Курт почти легкомысленно, – однако не мщение главное, если считать моей местью то, что я тебя использовал, как когда-то ты – меня. Месть приносит успокоение, быть может, удовлетворенность… удовольствие, в конце концов, однако не примирение; не вижу ничего плохого в мести при определенных обстоятельствах, хотя в данном случае мои действия такой цели не преследовали. Sed,[262] если это успокоит тебя– да, квиты.
– И все же не совсем, – тихо возразил Бруно, покосившись на его ладонь, которой Курт упирался в подоконник; он кивнул.
– Вот именно. Вторая заповедь мести – она всегда должна быть равной или превосходить обиду. В нашем случае это сложно высчитать… да и не нужно. Я пытался это сделать почти год; напрасный труд. Все это, хоть и иными словами, ты высказал сам же, вот в этой самой комнате. Чтобы покончить с высокими словами, от которых у меня, сказать по чести, уже свербит в зубах, я выражусь просто: для полного примирения необходимо понимание. А я понял кое-что, когда сделал то же, что и ты – в точности: я втерся в доверие с намерением однажды нанести удар в спину… – Курт мгновение смотрел на подопечного, глядящего в пол, и вдруг усмехнулся. – И еще я понял, какое у меня было глупое выражение лица в тот момент.
Тот вздрогнул и отвел взгляд еще дальше в сторону.
– Это, – продолжил Курт уже серьезно, – не означает, что я жалею о сделанном. Твои приятели зря спорят, буду ли я на площади сегодня: буду. Ланц и Керн зря ждут от меня срыва. Райзе напрасно вздыхает мне вслед и боится произносить ее имя. Я сделал то, что считал и считаю нужным, я сделал бы это снова, и у меня нет сожалений – ни на йоту, ни миг. Я спокоен, потому что я прав. Как и ты думал тогда. Твой поступок нельзя назвать предательством, потому что предательство – измена своему. Тогда я не был своим. Ты исповедовал другие идеалы, я был чужим, я был противником и я – проиграл. Злобствовать я имею право лишь на это, на себя за то, что был невнимателен, неумен и слаб. На тебя – только в том случае, если бы ты оставалсяпротивником, каковым ты более не являешься; мало того – твои ошибки тобой осознаны и отринуты. Conclusio.[263] Мы на одной стороне, и все, совершенное нами как неприятелями, должно быть… не забыто (снова прав отец Бенедикт), ибо полезно все, что знаешь и помнишь, а – переосмыслено. У меня была возможность и понять это, и – уже совершить, посему у меня с этим проблем нет. А у тебя?
– Черт… – не сразу откликнулся Бруно, поднявшись и нервно оправив рукав. – После такой проповеди я и сл ова добавить боюсь.
– У тебя ко мне тоже должны быть претензии, – согласился Курт спокойно. – Накопилось за
– Забыли, – просто отмахнулся подопечный. – Если мы начнем выставлять взаимные счеты – ты прав, добром это не кончится. Буду тешить себя грешной горделивой мыслью о том, что я сделал первый шаг.
– Мир?
Бруно посмотрел на протянутую руку и, не колеблясь, шагнул навстречу, сжав ладонь в скрипнувшей черной перчатке.
– Мир, – подтвердил он нарочито торжественно и опасливо отодвинулся. – Обниматься не будем, ладно?
– Я уже наобнимался за последний месяц, – отозвался Курт, и подопечный согнал с лица улыбку, отступив и снова скосив взгляд в окно.
– Ты действительно пойдешь туда? – спросил Бруно уже серьезно и тихо. – Наплюй на всех, тебе не обязательно там быть. Что и кому ты хочешь доказать?
– По протоколу там должен присутствовать следователь, ведший дознание, и я не вижу причин к тому, чтобы что-то менять. А доказать… – Курт помолчал, тоже переведя взгляд на висящую на улице пелену, и пожал плечами. – Если меня не будет на площади сегодня, многие уверятся в том, что в деле что-то нечисто. Что я чувствую себя неправым, быть может – даже виноватым, а это означает, что процесс неправомочен. И без того суд был, мягко говоря, скорым и мутным. Если я не приду – это подорвет репутацию Инквизиции как таковой, а она, как мы с тобой уже обсуждали год назад, и без того в состоянии…
– …плачевном.
– Сказано излишне сильно, – чуть улыбнулся Курт, – однако близко к истине. За год ничего не переменилось – разве что в худшую сторону. Близится большая распря с папским престолом; думаю, даже ты это понимаешь при всей твоей неинформированности… Просто нельзя давать ни тени сомнения – ни в чем.
– Тебе уже доводилось это видеть? – еще тише спросил Бруно, кивнув через плечо влево, где за окном, застланным водяной пылью, на площади высились три помоста; он кивнул.
– Разумеется. Однажды. Ближе к получению Печати. Это обязан увидеть любой будущий следователь – для назидания и, наверное, ideo se ipsum probare,[264] прошу прощения за lusus verborum;[265] если ты не в состоянии смириться с тем, к чему приводят твои действия – стало быть, в инквизиторах тебе не место. Но Конгрегации…
– … нужны разные люди, я помню. Ты, значит, решил, что ты с этим смириться можешь…
– Смириться, – повторил Курт, выглянув в окно снова; определить что-либо по солнцу было почти невозможно, однако время близилось – он знал это и так. – Самое верное определение. Ты, я полагаю, останешься?
– Нет.
Ответ подопечного прозвучал четко и почти жестко; встретив взгляд Курта, тот пожал плечами, вздохнув.
– Я… так уж вышло… тоже с вами. Как бы там ни было. Можно сказать, что я тот самый «разный», который нужен Конгрегации, да? Хочу знать, в чем участвую. Чему помог и помогу исполниться – еще не раз, как я мыслю. Хочу это видеть. Точнее, – поправился он с нервным смешком, – видеть я этого не хочу совершенно. Но смотреть буду.
В стоячем влажном воздухе Кельна удушливый запах, пришедший с площади перед церковью святой Агнессы, вперемежку с дымом висел плотной пеленой, мешаясь с дождевыми каплями, оседая на лице, одежде, впиваясь в легкие. Глаза щипало, дым выжимал едкие, как кислота, слезы; в голове стоял туман, похожий на эту дымно-жаркую завесу, и тело услужливо подсказывало воспоминания – горящее нутро замка, дым, жар, неподвижность. Смерть. Вкус пепла на губах. Вкус крови на губах.