Кони и люди

Андерсон Шервуд

– Это возмутительные хамы! Каждый, кто только сумеет постоять за себя, побьет их! – горячился Уолтер Уиллс, худощавый, нервный юноша, работавший у бакалейщика Альберта Твиста. Он тосковал по славе такого бойца, каким показал себя Эд Пеш.

Вечером, возвращаясь домой из лавки, он пытался вообразить, что сталкивается с братьями Эджли.

– Я вам покажу, – вы, хамы! – бормотал он и кулаками наносил удары в пустоту. Приятный холодок проходил по спине и по всем мускулам рук, но днем его ночная неустрашимость исчезала.

В среду, когда Уилл Эджли подъехал к задней

двери лавки с телегой, нагруженной бочками с солью, Уолтер Уиллс специально вышел полюбоваться и усладить душу видом раскроенных губ и подбитых глаз.

Уилл Эджли стоял, заложив руки в карманы, и глядел в землю. Наступило неловкое молчание, и конец ему положил клерк.

– У нас никого нет, а эти бочонки очень тяжелы, – сказал он дружелюбно, – я попытаюсь быть вам полезным и помогу выгрузить соль.

И, сняв с себя пиджак, Уолтер Уиллс помог выполнить работу, которая целиком лежала на обязанности возчика, Уилла Эджли.

Если Мэй Эджли поднялась за годы девичества выше всех других членов семьи Эджли в смысле общественного престижа, то она зато пала ниже их всех.

Ей представлялась благоприятная возможность, и она ею пренебрегла!

Таков был единогласный вердикт города, но, надо сказать правду, никто в этой семье не пользовался особенной симпатией сограждан.

О Лиллиан Эджли и говорить нечего – она стояла вне рамок общества, а Кейт была лишь уменьшенным изданием сестры. Она прислуживала за столом в гостинице Фаунсби, и почти каждый вечер ее можно было видеть с кем-нибудь из проезжих вояжеров.

Кейт тоже ездила в соседние города, но возвращалась всегда той же ночью или на заре следующего дня.

Она, по-видимому, не так преуспевала, как ее сестра Лиллиан, а потому ей осточертела тупая жизнь маленького городка.

Когда Кейт исполнилось двадцать два года, она переехала в Кливленд, где устроилась моделью в крупном магазине дамских нарядов. Потом стала актрисой в какой-то странствующей водевильной труппе, и Бидвелль никогда больше не слыхал про нее.

Что же касается Мэй Эджли, то она в течение всего детства и вплоть до семнадцати лет была образцом хорошего поведения. Об этом говорилось повсюду.

Она нисколько не походила на других Эджли; она была маленькая, смуглая девушка; одевалась не как сестры, а скромно, и платье хорошо сидело на ней.

Еще девочкой, в школе, она стала привлекать всеобщее внимание своими успехами в науках. А Лиллиан и Кейт были лентяйками и проводили большую часть времени, флиртуя с мальчишками-соучениками и с учителями.

Но Мэй ни на кого не обращала внимания и, как только уроки кончались, шла домой к своей матери, высокой, измученной женщине, которая редко выходила из дому.

Лучшим учеником во всех школах Бидвелля считался Том Минс, который впоследствии стал военным; он прославился обучением рекрутов во время Великой войны и дошел до высокого чина. Том готовился к поступлению в Вест-Пойнт [1] и не проводил вечеров, околачиваясь на перекрестках. Он сидел дома и постоянно занимался. Отец его был юристом, а мать – троюродной теткой одной дамы в Кентукки, которая была замужем за английским баронетом.

Том мечтал о карьере военного и хотел вырасти джентльменом и жить интеллектуальной жизнью; он с большим презрением относился к умственным способностям товарищей по школе.

1

Вест-Пойнт – военная академия в Нью-Йорке.

Когда же вдруг у него появилась соперница в школе, да еще в лице девушки из семьи Эджли, он был смущен и зол, а весь класс возликовал.

День за днем из года в год продолжалось состязание между Томом и Мэй, и можно сказать, что весь городок стоял за последнюю.

В истории и в английской литературе Том не знал себе равных, но что касается грамматики, арифметики и географии, Мэй без всякого усилия брала верх.

Сидя на школьной скамье, она напоминала фокстерьера перед крысиной норой. Зададут ли устный вопрос или задачу на доске, и Мэй уже вскакивает.

Ее рука поднимается в воздухе, а чувственный рот вздрагивает.

– Я знаю, – говорит она, и никто в классе в этом не сомневается.

Когда она удачно отвечала на вопрос, которого никто не знал, школьники смеялись от удовольствия, а Том Минс смотрел в окно.

Мэй возвращалась на место, полуторжествуя, полустыдясь своей победы.

Земля на запад от Бидвелля, как и везде в этих местах в Огайо, культивируется под ягоды, и в июне, по окончании занятий в школах, все молодые люди, и мальчики, и девочки и большинство женщин отправляются работать на поле. Тотчас же после завтрака все забирают с собою корзиночки со снедью и гурьбою пускаются за город, где остаются вплоть до захода солнца.

Мэй Эджли была одинаково выдающейся фигурой на земляничном поле, как и в школе. Она не ходила и не ездила на работу вместе с другими молодыми девушками и никогда не присаживалась к группам отдыхающих; все понимали, что виною этому ее семья.

– Я хорошо понимаю, как она себя чувствует; если бы я происходила из такой семьи, так тоже старалась бы не привлекать внимания к себе, – сказала одна женщина, жена столяра, шагая вместе с другими по пыльной дороге.

На земляничном поле, принадлежавшем фермеру по имени Питер Шорт, ползало человек тридцать – женщин, девочек и высоких, неуклюжих мальчиков – и собирали яркие, ароматные ягоды.

Впереди всех шла Мэй – девушка, которая всегда ходила в одиночку. Ее руки быстро-быстро опускались и поднимались среди земляничных клубней, подобно хвостику белки в деревьях.

Остальные ходили медленно, останавливаясь от поры до времени, чтобы съесть несколько ягод и поболтать, а когда один несколько опережал других, то останавливался и ждал, сидя на корточках, пока другие не поравняются с ним. Их труд оплачивался соразмерно с количеством собранных ягод, столько-то за меру, но они часто говорили, что «дело не в одной плате». Сбор ягод был чем-то вроде традиционного обычая; и станут ли дети и жены зажиточных ремесленников надрываться ради нескольких лишних центов.