Коньки и Камни
Шрифт:
Я закатила глаза.
На самом деле они были симпатичными.
Неужели мой брат был из камня? Не может же быть, чтобы он был верен своей невесте?
Я нахмурилась, мне стало любопытно, но я знала, что сейчас неподходящее время спрашивать.
Мои нервы представляли собой симфонию волнения и тревоги: предвкушение новой обстановки смешивалось с опасениями по поводу неизвестности, которая меня ожидала.
Он остановился в конце длинного коридора. Мы оказались прямо перед предпоследней дверью справа. Генри посмотрел на меня сверху
Не успел Генри договорить, как дверь распахнулась, и передо мной возникла Брук, которая бросилась ко мне и крепко обняла. Ее волнистые светлые волосы каскадом рассыпались по веснушчатому лицу, а лесные зеленые глаза блестели от возбуждения. "Минка, боже мой! Я ждала тебя!"
Когда она наконец отпустила меня, Брук повернулась к Генри, ее энтузиазм едва сдерживался. "Спасибо, Генри!"
Генри посмотрел на нас обоих с видом снисходительной фамильярности и слегка покачал головой. Он оставил мой багаж в комнате общежития.
"Я оставлю вас двоих поговорить", — сказал он с отеческим кивком и слабой улыбкой, после чего вышел, и дверь мягко закрылась за ним.
Когда Брук проводила меня в комнату общежития, мое сердце заколотилось от благодарности за ее заботу.
"Как только папа согласился, чтобы ты жила рядом со мной, я отправилась в магазин и купила все необходимое", — сказала она. "Я хотела быть уверена, что к твоему приезду комната будет готова. Мы не можем терять ни секунды!"
Комната встретила нас взрывом красок, каждый оттенок, казалось, был подобран вручную, чтобы вызвать ощущение вибрации и тепла. Стены были украшены яркими гобеленами, а сказочные огоньки переплетались между собой, создавая мягкое, неземное сияние во всем помещении.
У противоположной стены стояла кровать с уютными пледами лазурного и пурпурного оттенков. Над кроватью висела фотография Какаши Хатаке с его загадочным взглядом, наблюдающим за нами.
"О, боже мой", — сказала я, когда увидела ее.
"Разве тебе не нравится?" — спросила она. "Если бы ты не привела сюда парня, Какаши-сенсей определенно наблюдал бы за вашим сексом".
Я начала смеяться и игриво толкнула ее. "О, Боже!" повторила я, на этот раз скорее с недоверием, чем с энтузиазмом.
Комната представляла собой эклектичную смесь наших характеров — живость Брук отражалась в разноцветных креслах-мешках, расставленных вокруг низкого столика, украшенного подставками с яркими узорами. Книжные полки были заполнены множеством романов и коллекций манги. В одном из углов был разбит небольшой травяной садик: горшки с базиликом, розмарином и мятой грелись в лучах солнца, проникающих через окно.
"Правда?" спросила я. "Растения?"
"Они приносят хорошие вибрации", — объяснила она, опускаясь в кресло-мешок. "Это наука".
"А поливать их буду я", — заметила я.
"Это научит тебя ответственности", — ответила она. "Ты ведь хочешь
Я покачала головой, и тяжесть надвигающегося откровения, словно камень, осела у меня в желудке. "Пока нет, — призналась я, — и Генри молчит… пока что. Но это лишь вопрос времени, и я не знаю, как все это объяснить".
"Ты никому не должна ничего объяснять, Минка", — сказала она мне, сверкнув глазами. "Это твоя жизнь, твои решения".
"Так вот как ты избавилась от помолвки?" поддразнила я, опускаясь на диван. Он все еще был жестким и новым, но он был моим, и это имело значение.
Цвет со щек Брук исчез в ответ на мой вопрос, а в ее зеленых глазах отразилась мимолетная уязвимость. Она покачала головой, заправляя прядь волос за ухо — эта привычка всегда была у нее, когда она чувствовала себя неловко.
"Мне повезло, что мой отец позволил мне покончить со всем", — тихо призналась она. "В любом случае, пожалуйста, скажи, что у тебя есть что-то для White Out".
"Ах, да". Я вздохнула. "Вечеринка".
Глаза Брук расширились. "Вечеринка?" — спросила она. "Это все равно что назвать "Титаник" кораблем. О White Out, желанной вечеринке для ориентации, говорит весь кампус, ясно? Все, кто есть, будут там". Когда Брук отвлеклась от обсуждения, ее глаза заплясали от возбуждения, и она оживленно рассказала о веселье и яркой энергии, охватившей мероприятие. "Единственное, что отвратительно, это то, что папа знает об этом и посылает пару профессоров, чтобы все испортить. Не для того, чтобы остановить, а чтобы присматривать, чтобы не было слишком шумно, понимаешь? Мы не можем запятнать драгоценное имя элитной академии или что-то в этом роде".
"Как ты думаешь, почему профессора соглашаются следить за этими вечеринками?" спросила я. "Я уверена, что это не прописано в их контракте".
"Это способ навести мосты или избежать последствий предыдущих действий", — признала она. "Иногда они хотят искупить свою вину перед моим отцом. Если говорить начистоту, то чаще всего они либо наказаны за что-то, либо пытаются вернуть расположение моего отца. Но это его способ убить двух зайцев одним выстрелом".
Она тихо вздохнула, обвела взглядом комнату, а затем понизила голос. "Ты слышала, кто преподает мораль и этику в профессиональном спорте?"
"Кто?" спросила я.
"Коннор Брэдли".
"Коннор Брэдли?" Мои глаза расширились. "Разве он не был уволен Детройтом из-за какого-то заявления о домогательствах год назад?"
Брук кивнула. "Его полностью уничтожили", — сказала она. "С тех пор он не играл. Это уничтожило все его шансы на попадание в Зал славы, хотя он вполне мог бы. Он был обладателем "Харт Трофи", забил пятьдесят голов в одном сезоне и просто талантливый игрок. Он был третьим лучшим бомбардиром в "Детройте", когда это случилось, несмотря на то, что ему было тридцать восемь".