Конкистадор
Шрифт:
Сомов любовался им. Тощий. Сухой – суше Маслова. Строгий. Седенький. Безукоризненно точный в движениях. Безукоризненно точный в выражениях. Пальцы аристократически тонкие, никто не сказал бы про них: вот, пальцы военного человека. Не по-стариковски быстро думает. Не по-стариковски четко определяет, когда честь стоит больше карьеры. Ведь какие бы серьезные люди ни стояли за его спиной, сейчас за спиной Сомова – сам Маслов…
Во всем облике адмирала Пряникова сквозила благородная твердость.
– Я знаю, о чем вы думаете, Иван Филиппович. Молокосос швыряется
И он кратко изложил суть задумки.
Люди чаще всего, задумавшись о важных вещах, помогают себе размышлять странноватыми движениями. Почесываются. Потирают лоб. Потирают подбородок. Гримасничают. Принимаются мучить пальцами какую–нибудь мелкую вещицу. На худой конец, раскуривают трубку. Пряников думал, пребывая в полной неподвижности. Наконец, он в полной мере оценил замысел Виктора:
– Прошу простить меня, господин вице-адмирал…
– Виктор Максимович.
– Прошу простить меня, Виктор Максимович. Я несколько поторопился в оценке ситуации… Это возможный ход.
Только в этот момент Сомов почувствовал: а ведь он нуждался в одобрении со стороны. Ему хотелось услышать от Пряникова, мол, идея осуществима. Главком он там, или не главком…
И, пожалуй, не стоит позволять себе таких вещей. Даже подсознательно. Иначе гроша медного не стоит его командирский авторитет, и зря его сюда сунул проклятый Маслов.
– У меня к вам будет еще одна просьба, Иван Филиппович. Настоятельно прошу вас, побудьте… своего рода экзаменатором.
– Эк-за-ме-на-то-ром?
Брови Пряникова поползи вверх.
– Да. Можете ли вы определить, насколько старший офицер в курсе тактических и технических новинок последних… скажем… десяти лет. Десяти или двенадцати лет.
– Это несложно, Виктор Максимович. Но вы и сами, думаю…
– Нет. – Перебил его Сомов. – Мне это будет неудобно. В данном случае ваши почтенные годы будут очень полезны для дела.
– Э-э… абитуриент… старше вас?
– Вы правы. Но в данном случае важен не только возраст. Он был когда-то моим учителем. Отсюда происходит некоторое легко объяснимое неудобство.
Сомов отметил про себя, до чего же легко он копирует чопорную манеру Пряникова. Есть в ней какая-то притягательная сила. Ему нравилось, когда люди изъясняются чисто и правильно.
– Хорошо. Если это необходимо, Виктор Максимович… что ж, зовите адмирала Вяликова.
«Досье на меня собрал, старый проходимец?»
Вяликов не заставил себя ждать. Виктор так и не смог отучить себя пялиться на его левую руку. По виду – как настоящая. Но… но… есть в ней что-то непередаваемо жуткое. Сумасшедшая пластика движений – словно рука живет самостоятельной жизнью, совершенно не подчиняясь… кому? хозяину? симбионту? Биопротез – странная штука.
Сомов повел себя в точности так же, как и с Пряниковым: встал, поздоровался, подал руку. Предложил сесть. Потом помолчал несколько секунд, прикидывая, как бы получше начать.
– Даниил Дмитриевич… у меня для вас серьезная работа. Больше всего того, чем вы командовали на прошлой своей войне. Существенно больше. Здесь вы числитесь иностранным военным специалистом. Мои приказы действительны для вас в ограниченном диапазоне. Если вы при свидетеле возьмете на себя ответственность наравне с терранскими офицерами… я предложу вам эту работу.
– Вы дали мне вторую жизнь. Вы можете располагать ею, как вам вздумается.
«У стариков был стиль. Мы проще, проще…»
– Мне вздумается посадить вас за парту. Здесь и сейчас. Господин вице-адмирал! Сколько вам понадобится времени?
– Не более получаса, Виктор Максимович… – откликнулся Пряников.
– Приступайте.
Выходя из каюты, главком старался не встретиться взглядом с Вяликовым. Боже упаси! Но для дела надо.
Ординарец сделал ему чаю. Сомов глотал несладкий настой на терранских груздях – чай ни в каком виде не хотел приживаться на Терре-2, а груздь, если его со знанием дела приготовить, мертвого из гроба подымет – и пытался определить чувство, плескавшееся в нем без малого час. Он был счастлив. Он был беззаветно счастлив, найдя тот самый ход, лучший, выигрывающий. Счастье оказалось столь высокого качества, что даже стыд его не брал. Да, Катенька и дети бог знает где, и с ними нехорошо. Да, сейчас один человек в годах пытает другого человека в годах, причем испытуемый когда-то был капитаном корабля, на котором Сомов служил в невысокой должности судового инженера. Да, он устал, как собака…
И один хрен, давно Виктор не испытывал столь оглушительного наслаждения.
Всю жизнь он шел к большому настоящему делу. Всю жизнь мечтал о нем, как мечтает всякий настоящий мужик. Всю жизнь натянутой струной звенела в нем тоска: нет, не будет, нет, пройдет мимо. И всю жизнь он готов был сделать шаг из строя и получить тот самый, единственный приказ. Собрать тот самый, единственный корабль. Совершить тот самый, единственный маневр… И абсолютно так же готов был Хосе Лопес. И адмирал Пряников. И оабовец Миколайчик. И добрая половина поискового контингента. Вся Терра, стремительно поднимаясь, давно желала большого настоящего дела, рывка, победы. Мужские души томились от напряженного ожидания. Наверное, женские души волновало то же самое, но женщин Сомов знал худо – кроме своей матери и своей жены… А вот мужчины – да, те точно ждали и терзались. В их сердцах пели древние флейты, и жизнью стоило бы рискнуть, ради того, чтобы подняться до высоты их мелодии…
Нет в мире более мужского чувства, чем жажда высоты.
Мужчина, не достигший своей вершины, хуже чем бесплоден. Простить его в силах только Бог.
Вершина сама явилась к Сомову и как будто сказала: «Ну вот я. Возьми меня!» В ответ он сделал первый шаг и встал на путь конкистадора…
Минуло полчаса. Виктор тихо вернулся в каюту. «Экзаменатор» и «абитуриент» были настолько увлечены беседой, что в первые секунды не заметили его прихода.
– …арткомплексы высокой концентрации, поставленные женевцами на линкоры в тридцать третьем году?