Конкистадоры: Новая история открытия и завоевания Америки
Шрифт:
Переводчик: Александр Свистунов
Научный редактор: Андрей Кофман
Редактор: Петр Фаворов
Издатель: Павел Подкосов
Руководитель проекта: Александра Шувалова
Арт-директор: Юрий Буга
Дизайнер: Денис Изотов
Корректоры: Елена Воеводина, Зоя Скобелкина
Верстка: Андрей Фоминов
Верстка ePub: Юлия Юсупова
Иллюстрация на обложке: «Высадка Фернандо Кортеса и встреча с туземцами в Мексике в 1519 г., из книги XVI века» Album/British Library/Legion-Media
Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.
Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя
ООО «Альпина нон-фикшн», 2024
Брендану и Аннабель
?? ???????? ????? ??? ?????? ??? ????
Вступление
«Ты целый мир соединить и справить смогла в себе» {1} . Этими словами поэт эпохи Возрождения Фернандо де Эррера обращался к своей родной Севилье в середине XVI в. [1] С блестящей краткостью эта фраза выразила изменения беспрецедентных масштабов: всего за несколько десятилетий андалузский город на окраине Европы превратился, по сути, в столицу величайшей империи, которую когда-либо видел мир. Под властью Карла V из династии Габсбургов эта империя соединяла средневековый христианский мир и лежащий на другом краю Атлантики американский Новый Свет. Нам хорошо знакома история, лежащая в основе резкого взлета Севильи. В 1492 г. эксцентричный генуэзский моряк по имени Христофор Колумб, надеясь пересечь Атлантический океан и тем самым достичь Индии, наткнулся на несколько островов в Карибском море. За этим последовала череда новых экспедиций, завершившихся блестящим завоеванием двух грозных цивилизаций: ацтеков Мексики, покоренных Эрнаном Кортесом в 1521 г., и инков Перу, побежденных Франсиско Писарро примерно десятилетием позднее. Побеждая, убивая и подчиняя местных жителей от имени императора из дома Габсбургов и самого Бога, оба они называли себя «конкистадорами».
1
Перевод В. Е. Резниченко. – Здесь и далее примечания редактора.
1
Цит. по: Hugh Thomas, Rivers of Gold: The Rise of the Spanish Empire (London, 2003), p. 458.
Эти огромные новоприобретенные территории уже вскоре несли на себе следы пребывания энергичных и часто алчных поселенцев. Мужские и женские монастыри; соборы, церкви и кладбища; дворцы, особняки и торговые предприятия, соединенные сетью дорог, – все это через короткий промежуток времени стало определять местный ландшафт. Преобразования прошли быстро, в огромном – с точки зрения туземцев, часто травмирующем – масштабе и с непоколебимой величественностью, не оставлявшей сомнений в том, что захватчики планировали жить и править тут вечно. Термин «конкистадор» вскоре приобрел устойчивый смысл: на протяжении веков он был частью сознания информированной публики. Как сформулировал в свое время Томас Маколей, «каждый школьник знает, кто посадил в тюрьму Монтесуму и кто задушил Атауальпу» [2] . Пропитанную духом своего времени фразу Маколея сегодня невозможно повторять без мучительной неловкости. В школьном курсе истории давно нет представления об испанских конкистадорах как о блистательных искателях приключений: их куда чаще рассматривают как беспощадных переселенцев, виновных в жестоком геноциде мирных цивилизаций, ставшем первым грандиозным опытом колониализма раннего Нового времени – постыдного эпизода, который должен вызывать чувство глубокого отвращения у любого европейца.
2
Critical and Historical Essays contributed to the Edinburgh Review, 3 vols (London, 1843), vol. iii, p. 109.
Тем не менее то осуждение, с которым мы смотрим на конкистадоров, часто гораздо больше говорит о нашем собственном чувстве стыда за разрушительные последствия экспансии европейских государств для мира и его природы, чем о людях, запустивших эти процессы, даже не подозревая, к чему они в итоге приведут. Поэтому есть риск, что понятное чувство отвращения скрывает от нас те аспекты позднесредневековой религиозной культуры, которые лежали в основе представлений и деяний конкистадоров. Мы можем легко позабыть, что эти люди вызывали всеобщее восхищение своих современников, особенно англичан, которые рассказывали о деяниях Кортеса и Писарро с нескрываемым уважением и одобрением [3] . Каким бы мимолетным ни было это восхищение, оно отчасти сохранялось в различных формах и даже укрепилось в XIX в., когда находившиеся под влиянием романтизма путешественники часто оказывались очарованными причудливым и экзотическим миром, который приветствовал их, когда они пересекали Пиренеи. «Что за страна для путешественника! В любом постоялом дворе приключений не меньше, чем в зачарованном замке, любая трапеза едва ли не колдовство!» {2} – восклицал Вашингтон Ирвинг [4] . Нечто подобное оставалось правдой даже в 1949 г., когда знаменитый автор травелогов Патрик Ли Фермор ухватился за предложение принять участие в работе над новым циклом о путешественниках и исследователях: в письме Эдварду Шеклтону – сыну исследователя Антарктики – Фермор предложил в качестве идеи для публикации биографию пылкого товарища Кортеса Педро де Альварадо, сформулировав эту тему в терминах, которые недвусмысленно напоминают о текстах Уильяма Прескотта [5] . «История Альварадо настолько захватывает дух, – писал Фермор, – что ее практически невозможно рассказать скучно». Более того, «в ней, надо признать, есть удивительная драматическая завершенность!» [6]
3
Об этой традиции, которой часто пренебрегают, см. в: Gesa Mackenthun, Metaphors of Dispossession: American Beginnings and the Translation of Empire, 1492–1637 (Norman, OK, 1997), p. 66: Маккентун пишет, что до начала XVII в. Испания была не столько конкурентом, сколько «предшественником и образцом для английских колониальных предприятий и идеологии».
2
Перевод В. С. Муравьева.
4
Tales of the Alhambra, ed. W. T. Lenehan and A. B. Myers (Boston, MA, 1983), p. 8.
5
См. классические работы Прескотта: The History of the Conquest of Mexico (1843) и A History of the Conquest of Peru (1847).
6
Спустя почти тридцать лет Шеклтон писал Фермору: «Весьма слабовольные издатели, с которыми я тогда работал, не приняли ваше предложение. Тем хуже для них, потому что книга, я уверен, вышла бы чудесной». Я очень благодарен Адаму Сисману за то, что он предоставил мне свою расшифровку этого письма, недавно найденного им среди бумаг Патрика Ли Фермора в Национальной библиотеке Шотландии.
В наши дни от такого восхищенного и чуждого критике энтузиазма почти ничего не осталось – и это явно к лучшему. Однако наше собственное восприятие конкистадоров оказалось сплетено с поразительно стойким мифом, согласно которому в истории Испании нет ничего, кроме жестоких деяний во имя политической реакции и религиозного фанатизма. Истоки этого мифа следует искать в разнообразных откликах на стремительный взлет державы испанских Габсбургов в XVI в. Поскольку это явление совпало с быстрым распространением печатного дела, неудивительно, что испанские Габсбурги стали первыми жертвами пропагандистов.
7
W. Wasink, ed., The Apologie of Prince William of Orange against the Proclamation of the King of Spaine, edited after the English edition of 1581 (Leiden, 1969), p. 44. Подобные обвинения в будущем предоставят множество подробностей поколениям драматургов и композиторов и в первую очередь станут основой для драмы Фридриха Шиллера «Дон Карлос» (1787), на сюжет которой Джузеппе Верди сочинил свою знаменитую оперу. В тот же год, когда в Париже была впервые поставлена опера Верди «Дон Карлос» (1867), американский историк Нидерландов Дж. Л. Мотли уверенно утверждал, что если Филипп и «обладал единственной добродетелью», то она «ускользнула» от его «добросовестного исследования». «Если и есть в мире пороки, – продолжал он, – которых он был лишен, то это лишь потому, что человеческая природа не позволяет достичь совершенства даже во зле». См. его History of the United Netherlands, 4 vols (New York, 1868), vol. iii, p. 535.
8
J. H. Elliott, Spain and Its World, 1500–1700 (New Haven, CT, 1989), pp. 217–61.
Нам важно не сводить многогранный и сложно устроенный мир конкистадоров к примитивной карикатуре. Наши воззрения на их многочисленные зверства должны опираться на исторический контекст. Реальность, в которой они существовали, представляла собой не жестокий, отсталый и преисполненный мракобесия и фанатизма миф пропаганды. Это был позднесредневековый мир Крестовых походов, мир, едва покончивший с последними мусульманскими государствами на территории континентальной Европы. Сразу после падения Гранады и изгнания евреев из Испании в 1492 г. европейцы неожиданно столкнулись с новым вызовом, поначалу не столь очевидным, но в конечном итоге неизбежным. Им предстояло решительно перерисовать карту известного им мира, чтобы приспособиться к новой реальности, в которой их ждал не чаемый стесненными в средствах монархами короткий путь к богатствам «Индий», но огромный и доселе неизвестный континент. Дух собственничества и корысти, порожденный такими обстоятельствами, не следует рассматривать в изоляции от мощного настроя на гуманистические и религиозные реформы, характерного для Испании времен позднего Средневековья [9] . Это был мир, который не видел внутреннего противоречия в попытках устанавливать формы правления, которые держались одновременно на благородстве и алчности. Частые заявления конкистадоров, что они отправились в «Индии», чтобы «послужить Богу и королю, а также разбогатеть», должны, по меткому замечанию Джона Эллиотта, звучать для нас как «обезоруживающая откровенность» [10] , а не лицемерная попытка скрыть низменные и аморальные мотивы.
9
В последние десятилетия историки в значительной степени развеяли образ фанатичной и преисполненной мракобесия Испании раннего Нового времени. Даже наиболее оклеветанный и непонятый из институтов той эпохи, испанская инквизиция, в недавних работах начала выглядеть как сравнительно благонамеренный орган, относительно умеренный на фоне других судебных институтов того времени. Среди недавних исследований см.: Francisco Bethencourt, The Inquisition: A Global History (Cambridge, 2009); Henry Kamen, The Spanish Inquisition: An Historical Revision (London, 1998); John Edwards, The Spanish Inquisition (Stroud, 1999); Helen Rawlings, The Spanish Inquisition (Oxford, 2008); Richard Kagan and Abigail Dyer, eds, Inquisitorial Inquiries: Brief Lives of Secret Jews and Other Heretics (Baltimore, MD, 2011); и Lu Ann Homza, The Spanish Inquisition 1478–1614: An Anthology of Sources (Indianapolis, IN, 2006). О Новом Свете см.: Solange Alberro, Inquisicion y Sociedad en Mexico, 1571–1700 (Mexico City, 1988). Несмотря на все эти усилия, крайне негативное восприятие инквизиции вряд ли исчезнет вовсе. Нет недостатка и в современных монографиях, основанных на безудержных обобщениях и нападках на ученых, отстаивающих противоположную точку зрения. См., например: (а) точку зрения, что из-за обстоятельств, при которых инквизиция получала информацию, имеющиеся доказательства полезны только для анализа антиеврейских предубеждений самих инквизиторов: Benzion Netanyahu, The Origins of the Inquisition in Fifteenth-Century Spain (New York, 1995) и Norman Roth, Conversion, Inquisition and the Expulsion of the Jews from Spain (Madison, WI, 1995), и (б) противоположную точку зрения, что, учитывая тот факт, что сведения инквизиции показывают глубокую религиозную и социальную близость между иудеями и евреями, обращенными в христианство, инквизиторы были правы в своих предположениях, что большинство новообращенных были на самом деле «иудействующими»: Yitzhak Baer, A History of the Jews in Christian Spain, 2 vols (Philadelphia, PA, 1992), и Haim Beinart, Conversos on Trial: The Inquisition in Ciudad Real (Jerusalem, 1981).
10
J. H. Elliott, Imperial Spain (Aylesbury, 1970), p. 65.
Моя задача при написании этой книги состояла в том, чтобы поместить конкистадоров именно в такой контекст. В ходе этого эксперимента я должен был реконструировать мир, из-за мифов и предрассудков ставший для нас почти таким же чуждым, как мир Америки – для самих конкистадоров. Наше нежелание принимать во внимание это обстоятельство во многом объясняет ту легкость, с которой мы присоединяемся к ставшим столь расхожими обличениям. Однако чаще всего такое отношение коренится в полнейшем незнании религиозной культуры позднесредневековой Европы, которая сформировала и взрастила конкистадоров.
Обратившись к дневникам, письмам, хроникам, биографиям, наставлениям, историям, эпосам, панегирикам и полемическим трактатам, написанным как самими конкистадорами, так и их сторонниками и хулителями, я попытался рассказать знакомую историю так, чтобы она порой раскрывалась с удивительных и неизведанных сторон. Конкистадоры, вполне в духе позднего Средневековья не различавшие для себя веру и славу, а также являвшиеся приверженцами тех форм политической организации, в которых любое разделение светских и духовных вопросов выглядело абсурдом, могут показаться нам безнадежными ретроградами. Тем не менее, несмотря на все их неоспоримые недостатки, история конкистадоров может быть адекватно оценена только в том случае, если мы будем открыты и восприимчивы к культуре их мира, который, каким бы чуждым он нам ни казался, был таким же человеческим и столь же подверженным ошибкам, как и наш собственный.