«Конкурс комплиментов» и другие рассказы от первого лица (сборник)
Шрифт:
Третье место – корректору Светлане.
Ей было тридцать лет. Только разошлась с мужем-пропойцей, как повезло. Познакомилась с мужчиной исключительного обаяния и замечательной внешности. Трезвенник с легким налетом драматической печали – жена бросила, ушла от него, простого инженера на секретном заводе, к богатому торговцу. На почве взаимного сочувствия и понимания пережитых драм Света и Коля (так его звали) быстро сблизились. Этап цветов, театров и прогулок по скверам занял чуть больше месяца. Еще неделю целовались в парадном. А потом Света отправила дочь к бабушке и пригласила Колю домой.
Как славно Коля говорил! И ни капли не принял, что для Светы было особенно важно. Коля говорил, что раньше его душа была как холодная пустыня. А теперь рядом со Светой пустыня оттаяла, в ней расцвели цветочки….
– Минуточку! – перебила я в этом месте Светлану. – Мы же договаривались: никаких банальностей!
– Потерпите! И для моего уха то были вовсе не банальности, а сладостная песнь…
– Самца… – подсказал кто-то.
– Каков был припев у песни? – торопила я.
– Он сказал… – Света глубоко вздохнула, – что я – его всё.
– Не поняла.
– Ну, как про Пушкина говорят? Пушкин – наше всё! Коля руки к груди прижимает: «Светик! Ты – мое всё!» Вот и я решила, что для Коли я – то же всё, что Пушкин для русской литературы.
– В чем юмор?
– Утром проснулась, – Света глубоко и печально вздохнула, – а Коли и след простыл. Вместе с ним улетучились музыкальная аппаратура, золотые сережки и кулончик, деньги, спрятанные в морозильнике… Даже зонтиком и электробритвой, забытой мужем, не побрезговал!
– Словом, «ты – мое всё» имело вполне конкретное, а не куртуазное значение?
– Точно. Початую бутылку виски из бара стащил! А прикидывался непьющим!
Второе место присудили мне с «травматологическим» комплиментом. И рассказывать я буду подробнее, потому что свою историю помню в деталях, а чужие – схематично.
Травма – это Божья кара, доставшаяся тебе внезапно, незаслуженно, по ошибке, допущенной в небесной канцелярии. Я, примерная мать, гуляла с детьми в лесу, рассказывала им про деревья-кусточки. Перепрыгивала через маленький ручей, поскользнулась, упала – перелом руки. Наложили гипс. Ночью никакие обезболивающие не спасали. Рука раздулась, посинела и напоминала бутафорский муляж из фильма ужасов: с одной стороны белого цилиндра гипса торчали гигантских размеров фиолетовые пальцы, с другой стороны, от локтя и выше, – мощные распухшие бицепсы. Сил никаких не было терпеть, и я размотала гипсовую повязку, чтобы уменьшить давление на больной участок.
На следующий день пришла к врачу: сломанная рука и гипсовый кокон отдельно. Врач меня отругал, наложил новую повязку и велел терпеть. Через месяц терпения рентген показал, что рука срослась неправильно. Мне сделали в стационаре операцию – сломали то, что криво срослось, поставили правильно, закрепили спицами. Ломали по блату и плохо, рука опять не хотела крутиться, сгибаться-разгибаться в кисти. Еще одна операция…
Словом, это длилось полгода! Врагу не пожелаешь! А за ошибки в небесной канцелярии (и хирургов-травматологов за халтурные операции) я бы судила по всей строгости.
Мама с детства учила меня: старайся во всем и всегда искать хорошее. Было ли хорошее в моей долгоиграющей травме? Было! Из-за медицинских мытарств я похудела на десять килограммов, и одноклассники спрашивали моего сына: «У тебя мать фотомодель, что ли?» Не хвастаюсь, но мой высокий рост и тогдашняя худощавость имеют отношение к дальнейшему.
Сняли гипс, назначили лечебную физкультуру. Прихожу в соответствующее отделение, расположенное в подвале больницы и состоящее из двух помещений. Одно – побольше, что-то вроде тренажерного зала с хитрыми аппаратами. Второе – кабинет заведующего отделением Дмитрия Петровича, где и состоялся наш разговор.
Дмитрий Петрович представился: сказал, что он в прошлом мастер спорта по трем видам и что у него полчерепа отсутствует, вместо кости – титановая пластинка. Для наглядности потыкал себя в темечко.
Информация меня поразила. Зачем он мне про отсутствующую кость поведал? Чтобы я при случае не вздумала врача по голове лупить? Да я и не имею таких привычек! Надо ли уверять его в этом, клясться?
Пока я раздумывала, Дмитрий Петрович читал мою историю болезни.
– Сколько времени в гипсе?
– Полгода.
– Безобразие!
– Абсолютно согласна.
– Распустились, голову даю на отсечение!
– Да, качество медицинского обслуживания оставляет желать лучшего. Но при всех условиях вам рисковать головой более не следует.
– При чем здесь обслуживание! У нас тут не мастерская по индпошиву! Это вы распустились!
– Я?!
– Что это? – брезгливо спросил Дмитрий Петрович.
Двумя пальцами, большим и указательным, он захватил кожу на моем многострадальном предплечье и поднял.
– Вообще-то рука, – ответила я, рассматривая свою конечность и не обнаруживая на ней ничего нового. – А вы что подумали?
– Это! – Дмитрий Петрович потряс в воздухе моей рукой. – Ат-ро-фи-я! Полнейшая атрофия мышц. Вы делали упражнения с больной рукой, когда был гипс? – грозно спросил врач.
– Не… то есть, да! Делала! С ложкой и вилкой.
– О таких не слышал! Подробнее!
– Имею привычку принимать пищу с ложкой или вилкой в руке.
– Не считается! Так и запишем! – Он склонился над моей «историей» и с каким-то зверским удовольствием писал под собственную диктовку. – Ат-ро-фия мыш-ц пред-пле-чия… Какой стадии?
– Это вы меня спрашиваете?
– Сейчас и узнаем! Вижу недоверие на вашем лице. Представлю доказательства.
Дмитрий Петрович выдвинул ящик стола и достал ручной эспандер, кажется, так называется овальное железное кольцо с пружиной, в центре – полукруглая шкала и стрелка.
– Сжимайте больной рукой, – велел врач. – Что есть силы сжимайте!
Я добросовестно, со всей мочи, до вытаращенных глаз сжала эспандер. Стрелка застыла на цифре «16».
– Теперь видите? – почему-то радостно воскликнул Дмитрий Петрович.