Кононов Варвар
Шрифт:
Но это была, так сказать, генеральная линия, поскольку носитель меча умел ненавидеть и не прощал обид. В этом Конан Варвар был непохож на Кима Кононова, и мысленный контакт между ними, более тесный, чем дозволяется у автора с его героем, что-то менял в характере Кима, чего-то добавлял ему. Жестокости? Стремления мстить? Свободы в выборе способов мести? Возможно. Во всяком случае, сейчас Ким размышлял о Дашином супруге с холодной злобой, и чудилось ему, что он, вцепившись в горло ненавистного, давит и давит, и слушает жалкие хрипы, и смотрит в тускнеющие глаза.
Он вздрогнул и разжал сведенные судорогой пальцы. Даша спала. Щеки ее порозовели, и дыхание было ровным.
«Хочешь,
– Нет.
«Но ты же сказал: пусть забудет!»
– Я погорячился. Все, что было с ней, плохое и хорошее – ее и не подлежит изъятию. Достаточно, если инклин ее успокоит.
Хлопнула дверь. Ким поднялся, вышел в прихожую, взял у Марины поднос с тарелками.
– Спасибо, поилица-кормилица.
– А Дарья Романовна где?
– Дремлет.
Марина не без лукавства подмигнула Киму:
– Это вы ее так утомили? Ну, пусть отдохнет. Через пару часов открываем.
Бар работал с десяти до четырех, и в это время публика в нем пробавлялась пивом с солеными орешками, шампанским, кофе и мороженым. Затем, после часового перерыва, приходил шеф-повар Гриша, и начинали собираться клиенты посолиднее, из Дома журналистов и городской библиотеки, Британского совета по культурным связям и прочих лежавших окрест заведений. Эти ели шашлыки, бифштексы, котлеты по-киевски, пили виски и коньяк и наделяли официантов чаевыми. Поэтому считалось, что «Конан» по-настоящему открывается с пяти.
Прикрыв за Мариной дверь и переправив поднос на кухню, Ким вернулся к Даше и сел на диванчик. Через минуту веки ее дрогнули, и он догадался, что Даша смотрит на него – так, как умеют смотреть лишь женщины, через ресницы, почти не открывая глаз. Лицо ее было спокойным.
– Я уснула?
– Да. А я стерегу твой сон и размышляю.
– О чем?
– О твоей сопернице. – Глаза Даши распахнулись, и Ким торопливо пояснил: – Сопернице из Хайбории. Там ты фея и колдунья, но есть еще другая девушка с видами на Конана. Так, понимаешь, издатель распорядился.
Даша села, протянула руки и ухватила Кима за уши.
– Издатель не издатель, а я не потерплю соперниц!
– Придется ее убить, – со вздохом промолвил Ким. – А жаль! Совсем неплохая девушка, хоть и блондинка.
– Придется, – подтвердила Дарья. Потом призадумалась и сказала: – Ты уж ее не мучай, милый, не терзай. Мы, девушки, любим умирать красиво.
К семи бар начал заполняться. У столиков при входе расселась компания журналистов и телевизионщиков; там шумно отмечали выход в свет какой-то новой передачи, «Все до лампочки» или «От фонаря». Ближе к стойке лакомились эклерами дамы из Британского совета, по временам оглашая воздух птичьими вскриками – «Вандефул!.. Магнифишн!.. Найс айдиа!» Столик под самым окном заняли две упакованные в джинсу девицы, по виду – лесбиянки; шептались, хихикали, пили коньяк и гладили друг друга ниже пояса. За ними деловито трудились над бифштексами шестеро молодых людей, напоминавших команду борцов с Кавказа: все с большими сумками, черноволосые, плечистые и как бы на одно лицо – глазки маленькие, челюсти квадратные. При них был мужчина постарше, видимо, тренер, непохожий на кавказца; выглядел он начальственно и озирался по сторонам с высокомерной миной. Иногда Кононов ловил его холодный взгляд; глаза у мужчины были серые, мрачные, непроницаемые. Может, и не тренер вовсе, а из породы сероглазиков? Искусствовед-астрофизик, только в штатском?
Впрочем, взгляды эти Кима не смущали – он наливал, поднимал и чокался. Даша, сидевшая рядом, раскраснелась и была чудо как хороша; Миша Леонсон шептал
Дверь внезапно распахнулась, и в зал вошел мужчина огромного роста, в безрукавке и вельветовых штанах. Штаны были потертыми, а безрукавка оранжевой кожи, усеянная заклепками, надета на голое тело; волосы светлые, курчавые, с шеи свешивается цепь, но не из драгметаллов, как это принято у «новых русских», а самая натуральная железная – хоть медведя води, хоть бадью из колодца вытягивай. Наряд дополняли кирзачи с подвернутыми голенищами и широкий ремень, тоже весь в заклепках, с внушительной латунной бляхой. В общем, не для бара «Конан» посетитель. Ким удивился, как его не бортанули от дверей, но такой маневр был, очевидно, нелегким: Селиверстов – шесть на девять, а этот, с заклепками, еще покруче. Как минимум двенадцать на восемнадцать.
Гигант встал посередине зала, под чучелом демона, и осмотрелся, медленно ворочая головой на бычьей шее. Появился Селиверстов и замер у порога; физиономия бдительная, руки скрещены, и правая – за отворотом куртки, в наплечной кобуре. Клиенты оживились, тренер-сероглазик хмыкнул, и даже девочки-лесбияночки перестали тискаться – видно, решили, что ожидается какой-то забавный аттракцион.
Наклонившись, Ким ощупал под стулом сумку с дисками и, припомнив, что в голове у него не раз уже тренькало и звякало, мысленно спросил:
«Разосланы инклины? Сколько?»
«Девять, – отозвался Трикси. – Твоим друзьям, официантам, повару и менеджеру».
«Тогда принимайся за трансформацию. Предчувствие у меня. Не нравится мне этот тип!»
«Думаю, мне тоже», – заметил пришелец, и теплая волна тут же захлестнула Кима, переполняя мышцы энергией и силой. Стул под ним жалобно скрипнул, столик под локтями задрожал, и он поспешно отодвинулся.
Гигант стукнул себя кулаком по груди.
– Ну, сейчас заведет шелупонь: мы люди-беженцы, не местные, ночуем по вокзалам… – пробурчал Доренко.
Но в этот раз сценарий был другим.
– Я – Семитха Кулрикс из Офирии! Непобедимый воин и боец! Камни жру, песком отплевываюсь! Кто тут Конан, выходи!
Глаза у Даши округлились, Альгамбра Тэсс захихикала, а дотошный Леонсон сказал:
– Заврался ты, парень! Семитха и Кулрикс – пиктские имена, а не офирские.
– А мне по барабану! – рявкнул великан и топнул сапогом – так, что зазвенела посуда и британские дамы испуганно пискнули. – Где ты, Конан, сучья пасть! Конана хочу! Чтоб вырвать ему яйца… то есть печень!