Консорциум
Шрифт:
Но он теперь знал, что они есть.
Эти годы — они были и будут, их предстоит пройти. И пусть будет так! Другие годы. Другое время. Другая жизнь.
Максим, однако, не успел задуматься над этим. Философская тема прервалась возвращением группы захвата. Мужики показались из-за кустов, и шли они расслабленной походкой людей, для которых на сегодня все закончилось.
— Что такое?.. — выпучил глаза Ярченко и опустил боковое стекло.
Шедший первым рослый, плечистый парень нагнулся к открытому окну машины:
— Опоздали.
— В каком смысле?.. —
— В прямом, — парень пожал широченными плечами. — Смылся этот ваш перец.
— Как?! — Ярченко чуть не подавился словом. — Как… Нет, подождите, это чушь какая-то! Как так может быть?!
— Не знаю, как, — в голосе, показалось Максу, прозвучала неуловимая усмешка. — И куда, не знаю. Но записку оставил. Видимо, это вам.
Он протянул вчетверо сложенный лист. Игорь выхватил его, вмиг развернул, вмиг прочел — и застыл.
Максим перегнулся к нему:
— Можно?.. — и взял листок.
Дима тоже заинтересовался:
— Ну-ка…
И вместе они прочли следующее:
«Игорь Сергеевич! Меня так и подмывает написать: если вы читаете эти строки, то это значит, что меня нет на этом свете, и мы больше не увидимся… Но нет, конечно. Я не собираюсь покидать этот свет, напротив, собираюсь осложнять его своим присутствием как можно дольше. И от своих планов не отступлю. Что вы предадите меня, я знал. Думаю, даже знаю, что вы при этом скажете: „бизнес и ничего личного…“ Но настоящий бизнес таким не бывает. Мне жаль расставаться с вами, говорю это искренне. Но я не прощаюсь! Думаю, что мы увидимся, хотя и не знаю, какой выйдет эта встреча. Не ищите меня. Ищите покоя. До свидания!»
Дима одобрительно кивнул:
— Про «ищите покоя» хорошо сказано.
— Хорошо… — хрипловато проворчал Ярченко. — Это он умеет. А я вот ушами прохлопал! Недооценил…
— Кого? — спросил подошедший Никонов. Он остановился у открытого окна.
— Да Бубнова, паразита! — с сердцем высказался Игорь. — Его работа! Позвонил, догадался, собачий хвост… Н-да, обыграл, ничего не скажешь.
— Подвиньтесь, Дмитрий, — велел Никонов, — я присяду.
Максим незаметно для себя отключился от этого действа. Мужчины что-то говорили, обсуждали, Ярченко сопровождал свою речь энергичными рубящими взмахами ладони, глаза его беспокойно бегали…
«Боится,» — равнодушно подумал Макс.
Сам он уже ничего не боялся. И сидеть, слушать это вдруг сделалось до крайности тошным.
— Вы извините, — прервал он кого-то, — что-то мне не очень…
— Что? — так и вскинулся Ярченко.
— Не знаю, — Макс повертел рукой, — голова что-то… — болезненно поморщился.
— Так немудрено, — сочувственно поддержал Никонов. — У кого хочешь голова кругом… Конечно, Максим, отдохните, прогуляйтесь. Теперь это безопасно.
Полканову показалось, что Геннадий Тихонович его понял. А Ярченко, наоборот, насторожился. Но Максу на это было плевать. Он распрощался и быстро покинул их.
Оставшись один, он сразу почувствовал себя спокойнее и легче. Прав Геннадий Тихонович — надо пройтись. День хорош, слава Богу! И он свернул вправо, чтобы пройтись тихими улочками и дворами.
Со
Это правда. Максим думал о том, что за двое суток его жизнь изменилась неузнаваемо — и вместе с этим изменилась жизнь Вселенной. Он говорил об этом с собой, и губы невольно повторяли контуры слов.
Память! — говорил он. — Странная вещь. Она знает больше, чем помню я. То есть, теперь это не странно. Теперь я знаю, почему так. Это мое настоящее Я, пока так и не открытое мною. Терра инкогнита. Вернее, эго инкогнито.
Он усмехнулся этому. Вот я иду открывать его. Осталось всего ничего: дойти и шагнуть туда. Так? Или и в этот раз оно не откроется мне, ускользнет, как призрак… а может, оно и есть призрак, и я погнался за пустотой? А, Максим Полканов, бакалавр наук?!
Нет, ответил он себе. Нет. Откроется оно тебе или нет — другой вопрос, но оно есть. Огромный мир, куда весь наш легко войдет со всеми потрохами, как то: звезды, планеты, гравитационные и электромагнитные поля… Оно есть! Я чувствую его присутствие, дыхание его живых пространств, полей, дорог, ветров над ними… чувствую единство наших судеб. Ничего разделенного на свете нет. Там, где нам видятся разлуки и забвение — это не настоящий свет, только и всего. Очень просто. Он нам кажется. Мы не живем в нем. Мы в нем умираем. А смерти на самом деле нет.
Максим шел, иногда останавливался, смотрел в невозможно синее небо с легчайшими облачными росчерками в дальней стороне.
— Смерти нет, — тихонько говорил он, слушал эти слова и радостно удивлялся им. — Смерти просто нет!
И шел дальше.
Он не спешил. И время потихоньку менялось. Миновал полдень, потянулся долгий, долгий склон летнего дня. Максим поймал себя на том, что ему не хочется, чтобы этот летний день уходил от него — и еще на том, что все то, что было с ним раньше, теперь кажется таким далеким, как будто между ним и вчера пролегло Бог знает сколько верст и лет. Но от этого не было грустно. Ну, если и было, то немного.
Так он и пришел в парк.
Там было многолюдно. Где-то играла музыка. Люди гуляли, смеялись, радовались чудесному дню… и Максим ни к селу ни к городу вспомнил Кузьмича и несчастных маклера с его бабой — и это заметно осадило его.
Тоже ведь никто не думал, не гадал! Никто не хотел ничего плохого. Но благими намерениями вымощена дорога в ад, и кто знает, что вымощу я сейчас этим шагом, который готов сделать. Все эти люди… никто из них не подозревает ничего о том выборе, который мне за них надо сделать.
Он не заметил, как остановился на обочине прогулочной дорожки, уставясь в заросли почти отцветшей сирени.
Вот я стою. Чувствую ли я тяжесть мироздания на своих плечах?..
Ничего не стоит развернуться и пойти домой. Пугаться нечего. Консорциум восстановится, обсудим все, там и решим, что делать. Так?
Вроде бы так. Разумно. Но…
Но он сознавал себя сейчас вопреки разуму. Незнакомый ему мир был рядом с его сердцем — и это было сильнее всех доводов.
Максим еще раз взглянул в открытое небо и решительно пошел вперед.