Конспираторы
Шрифт:
Теперь очередь Джонатана смотреть на жареную курицу. Ему нечего ответить на это признание.
Он вдруг слышит смех Аямэй.
— А ты, случайно, не шпион? Со всеми твоими штучками ты наверняка работаешь на ЦРУ. Не бойся, я теперь повязана и для тебя не опасна. Скажи мне правду, кто ты?
Джонатан не отвечает. Медленно поднимает на нее глаза. Дает себе время подумать. Рано или поздно Контора пришлет кого-нибудь, чтобы окончательно сделать эту женщину пешкой на шахматной доске американской разведки. Почему же
Он смотрит ей прямо в глаза — так у него лучше всего получается лгать.
— Я всего лишь обыкновенный программист, вступивший в «Земной Мандат», чтобы иметь хоть какое-то убеждение, идеологию, веру. Я делаю что могу, чтобы наше общество стало лучше. Вне «Земного Мандата» я — ничто. Прости, но я не Джеймс Бонд, не супергерой, не спаситель человечества.
Она обрушивает на него град вопросов:
— Ты поселился в этом доме, чтобы познакомиться со мной? Ты заранее спланировал нашу встречу? Ты спал со мной, чтобы добраться до Филиппа Матло? Я для тебя только орудие или ты все-таки испытываешь ко мне хоть какое-то чувство?
Она ерзает на стуле. С трепетом ждет его ответа. Ему рвет сердце этот взгляд, заклинающий набраться мужества и сказать правду. Он должен сделать ей это признание: «Да, я играл с тобой, я тебя обманул. Да, я безумец и циркач, ты станешь презирать меня, когда увидишь мое истинное лицо. Да, я воспользовался твоей наивностью и твоим пылом. Я отдал тебя на поругание, я причинил тебе зло. Спасибо тебе за то, что пробудила мою нечистую совесть. Спасибо, что полюбила такого — одинокого, сумасшедшего, проклятого. Прости меня!»
Но вслух он отвечает молодой женщине только одно слово:
— Нет.
Ложь ведь может быть и проявлением сострадания.
— Ты любишь меня хоть немного? — настаивает она.
В его прошлом были женщины, уже задававшие ему этот вопрос. Он что-то изобретал, уходя от прямого ответа. Почему она, почему Аямэй, героиня Тяньаньмынь, тоже хочет от него обещания, которого он не может дать?
— Да, — невольно вырывается у него.
— Спасибо! — всплескивает она руками. — Спасибо! — И, украдкой смахнув слезы, улыбается ему: — Ну, давай поедим. Что тебе положить? Крылышко или ножку?
Джонатан машинально жует. Через силу шутит и рассказывает о своей поездке в Малайзию, измышляя на ходу тысячу несуществующих подробностей. Она смеется. Он думает, отдать ли ей рисунок Миня. И стоит ли говорить, что он ездил в Китай из-за нее? Как объяснить ей это? Нельзя допустить ни в коем случае, чтобы она поверила, будто он влюблен!
Поздний вечер, свет в кухне погашен, на столе именинный пирог. Она зажигает свечу. Спрашивает:
— Сколько лет исполнилось бы твоей матери в этом году?
Он наобум говорит цифру.
— Задуй. Ну, давай же!
Он дует.
Она хлопает в ладоши.
Он находит ее впотьмах. К черту осторожность, расчет, маскировку. Ему хочется удивить ее и удивить себя. Хочется быть добрым в свой день рождения. Пусть она обретет Миня, чтобы наконец похоронить его. Этот портрет разорвет узы, привязывающие ее к мертвецу. Освободившись, она почувствует свое тело, познает наслаждение, а он, Джонатан, сможет исчезнуть.
— Идем в гостиную, — шепчет он ей на ухо, — у меня есть для тебя подарок.
Он усаживает ее посередине дивана. Просит закрыть глаза и кладет акварель Миня ей на колени.
— Что это?
— Посмотри.
Улыбаясь, она берет рисунок в руки:
— Кто эта девочка?
У него темнеет в глазах.
— Ты нашел это в Малайзии? — пробивается сквозь дурноту ее голос. — Какая прелесть! Спасибо!
До него вдруг доходит, что надо немедленно отобрать у нее рисунок. Поздно. Она уже перевернула его и увидела надписи по-китайски.
Вот она читает, медленно, опустив голову. Сосредоточенно изучает тексты, не такие уж и длинные.
Джонатан боится дышать.
Так же медленно она поднимает голову. Он видит ее глаза — в них новый, злой огонек. Он чувствует, как напряжены ее мускулы, как натянуты нервы. В ее неподвижности есть что-то звериное: так выглядит хищник, готовый броситься на жертву. Он тоже замер: нет, он ее не боится, это она боится его! Ей невдомек, как к нему попал этот портрет. Ей невдомек, что он был в Пекине. Ей невдомек, что он и не подозревал, что она не узнает акварель. Ей невдомек, что никто не в курсе, никто не стоит за Джонатаном. Ей невдомек, что это не мизансцена, не ловушка, что их разговор не записывается.
Не двигаясь с места, он улыбается ей. Женщина, выдающая себя за Аямэй, смотрит на него испытующе. Ей нужно сообразить, что значит эта улыбка, и оценить таящуюся за ней опасность. Вдруг ее напряженное лицо смягчается. Она встает и подходит к нему.
— Зачем ты привез мне Миня, когда я приняла решение его забыть? Ты играл со мной, Джонатан. Ты меня не любишь.
Неужели паранойя снова сыграла с ним злую шутку? А что, если она настоящая, эта фальшивая Аямэй? Что, если она просто забыла какие-то моменты из того периода своей жизни, о котором больно вспоминать? В конце концов, ей ведь было тогда всего четырнадцать лет, а сейчас ей тридцать семь.
Джонатан нерешительно делает шаг ей навстречу и протягивает руки. Он должен ее удержать. Должен удостовериться. Она не может быть ложью. Это было бы катастрофой для него, для его начальства, для всех, кто наблюдает за ними из тени!
Она неотрывно смотрит на него. Две слезинки стекают по ее щекам. Господи Боже, почему она плачет?
Вдруг она круто поворачивается и идет к двери. Ему не хватает мужества броситься за ней. Пока он решается, хлопает дверь — и ее уже нет.