Константин Леонтьев
Шрифт:
Интересно и упоминание любовницы. Скорее всего речь идет о его связи с горничной, ставшей прототипом героини «Лета на хуторе». Горничная, конечно, не могла стать серьезной соперницей Зинаиды Кононовой, но с мыслями о женитьбе всё было уже не так однозначно. В этом же 1854 году Леонтьев оказался перед важным выбором: оставить Зинаиду или жениться на ней? За кокетливой и яркой девушкой стал ухаживать некто Алексей Остафьев, который был не только старше Леонтьева, но и на социальной лестнице стоял выше его — он был предводителем дворянства Нижегородского уезда. Спустя некоторое время Остафьев посватался к Зинаиде. Остафьев был хорошей партией для девушки, хотя она его не любила.
В один из дней Леонтьев и Остафьев оказались в доме Кононовых одновременно. Оставшись с Константином наедине, Зинаида подтолкнула его к решению:
— Я готова ждать, пока ты окончишь курс. Если ты мне скажешь, что через год будешь любить меня так же, как и теперь, я откажу Остафьеву.
Леонтьев
— Теперь я тебя люблю. А что будет через год — не знаю. Выходи за него, — ответил Константин.
Зинаида была достаточно сильна и умна, чтобы не показать своего отчаяния. Она молча поцеловала Леонтьеву руку, вышла из комнаты и тут же дала согласие на брак Остафьеву, который беседовал в соседней комнате с ее теткой.
Решение далось Леонтьеву нелегко. Оказавшись в своей квартире, он даже дал волю слезам. «Я… плакал и рыдал два часа подряд после этого, вовсе уж как ребенок или как женщина» [65] , — вспоминал Леонтьев. Константин понимал, что в его собственной жизни образовалась теперь страшная пустота, что он должен привыкнуть к отсутствию ощущения, что любим… К тому же родные и знакомые Леонтьева, которые знали в той или иной степени об их отношениях с Зинаидой (а таких было немало — ведь роман продолжался почти четыре года!), решили, что девушка предпочла более выгодную партию, и искренно жалели молодого человека. Это тоже было мучительно: «Я прошу кого угодно встать на место самолюбивого влюбленного, очень изощренного в мысли и неопытного на деле двадцатитрехлетнего юноши и спросить себя, каково ему было? И какими болями всех родов отзывалась эта жертва всесожжения долголетней страсти на алтаре Свободы и Искусства?» [66] — вопрошал постаревший Леонтьев.
65
Леонтьев К. Н.Моя литературная судьба. 1874–1875 года// Леонтьев К. Н.Полное собрание сочинений и писем: В 12 т. Т. 6. Кн. 1. С. 62.
66
Там же. С. 60.
Ему действительно было очень тяжело. Зинаида Кононова стала одной из самых сильных привязанностей в его жизни, но это была не жертва, а осознанный выбор. И вряд ли дело было лишь в любви к искусству: Леонтьев не чувствовал готовности взять на себя ответственность за семью, ограничить свою свободу, не был способен принять возлюбленную не только «в шелках», но и в заштопанных чулках. И, несмотря на страдания, о сделанном выборе он никогда не сожалел! Позднее, в романе «В своем краю», один из персонажей — Милькеев — рассказывает историю любви Леонтьева к Зинаиде Кононовой как свою. Слушающая его девушка, узнав, что Милькеев побоялся материальной неустроенности и потому не женился на возлюбленной, выносит приговор: «Значит, вы ее не любили!» Интересен ответ Милькеева на это категоричное замечание. «Может быть, — сухо отвечал Милькеев. — …Я знаю только вот что, что через два года я был на другом конце России и сидел раз у камина с молодой вдовой… Она меня любила; красивее той была в десять раз; я любовался на нее и на камин, а сам думал: „Нет, это все не то!“ Через три года повернул раз за угол на улице, и вдруг лицом к лицу встретил высокую, круглолицую женщину с прекрасными серыми глазами и в точно такой соломенной шляпке с лиловыми лентами, как у нее была. Ноги задрожали, и сердце дрогнуло! А все-таки прекрасно сделал, что не женился. Теперь у нее много детей. Что бы я делал?!»
Зинаида тоже страдала и, видимо, до самого дня свадьбы на что-то надеялась. Во всяком случае, уже после обручения у нее состоялось последнее свидание с Леонтьевым — в саду, куда она пошла вместе с сестрами. Сестры уехали кататься на лодке, чтобы оставить влюбленных наедине, и те долго прощались в беседке. Зинаида дрожащими губами говорила:
— Я постараюсь стать ему хорошей женой, — чем он, бедный, виноват! Но если мне станет очень трудно — я напишу тебе, а ты ответишь мне правду: любишь ли по-прежнему, и если да, то я приеду к тебе такжить…
Но и после этих слов Леонтьев не упал на колени, не стал просить ее руки…
Московская жизнь после разрыва с Зинаидой стала Леонтьеву не мила. Его раздражал сочувственный тон родных, казались докучными университетские занятия, свободного времени оказалось непривычно много. Он даже лег в больницу — так плохо ему было не только психологически, но и физически.
Когда началась Крымская война (1853–1856),
— В Крыму вы окуритесь порохом, поживете широкой действительной жизнью… Это так важно для писателя!
В результате Леонтьев написал бумагу о своем намерении университетскому начальству. Он был не один — желающих испытать себя на военном поприще нашлось немало.
Родные отговаривали его. Один из братьев, Николай, сам служивший на Кавказе, советовал отказаться от своего намерения в силу врачебной неопытности: как ты с твоей гуманностью будешь делать операции и ампутации, зная, что не подготовлен достаточным образом? Леонтьев отмел это возражение: теоретические предметы он уже все прослушал, на пятом же курсе студенты проходили акушерскую практику, ненужную в его случае (солдаты не рожают!), и стажировались в Екатерининской больнице. Конечно, Леонтьев понимал, что принимать решения самому, без помощи профессоров и опытных врачей, будет тяжело, но зато и научится он быстрее. Он неглуп, он будет стараться, надо пройти эту школу, чтобы состояться как врач и избавиться от тоски…
В воображении ему рисовались сражения, подвиги, благодарные и мужественные больные — всё будет другим, не похожим на московскую жизнь! «Я бы презирал себя до сих пор, если бы не поехал тогда в Крым; а что касается до нескольких больных, которых я мог убить, а может быть, и убил вначале по незнанию или по ошибке, то, во-первых, это случается с лучшими врачами, а во-вторых, состояние души моей в Москве от сердечных чувств и других причин было до того тяжело, что я был похож на человека, который в минуту какой-либо паники и опасности сталкивает в огонь и бездну других, чтобы спасти себя. Если он не столкнет, его столкнут другие!» [67] — вспоминал Константин Николаевич. А в одном из своих писем матери, уже из Крыма, он объяснил свое решение так: «…я чувствовал, что моей душе нужен крутой поворот, потому что в ней все было притупилось: вот Вам истинная цель моя и причина упорства, с которым я стоял за этот отъезд!..» [68]
67
Леонтьев К. Н.Моя литературная судьба. // Леонтьев К. Н.Полное собрание сочинений и писем: В 12 т. Т. 6. Кн. 1. С. 59.
68
Леонтьев К. Н.Письма к матери из Крыма // Леонтьев К. Н.Собрание сочинений. Т. 9. СПб., б. г. С. 165.
Двадцатого июня 1854 года Константин Николаевич Леонтьев Высочайшим приказом был определен на службу батальонным лекарем в Белевский егерский полк.
Полный решимости и нетерпения, Леонтьев приехал в Кудиново — собраться, повидаться с матерью перед отъездом в Крым. Надо было доделать все начатые дела, прежде всего закончить «Лето на хуторе». Те самые первые три главки, что Леонтьев возил в Петербург Краевскому, он послал и Тургеневу — для прочтения. Тургенев, как всегда, был благожелателен и прислал ободряющее письмо. Немного погодя Леонтьев послал старшему другу и всю повесть. В августе повесть была отправлена на адрес «Отечественных записок». «Вчера послал я Вам „Лето на хуторе“, — писал Леонтьев Краевскому. — Не знаю наверное, насколько Вы будете им довольны и как поступит с ним цензура, но кажется, что со стороны последней опасаться нечего» [69] .
69
Письмо К. Н. Леонтьева А. А. Краевскому от 25 августа 1854 г. // Отдел рукописей Российской национальной библиотеки (СПб.). Фонд 391. Ед. хр. 482. Л. 7.
Действительно, сюжет был «невинен» — любовный треугольник в обрамлении деревенской жизни: дочь деревенского портного Маша, бывшая горничная, которой благоволит сосед — помещик Непреклонный, но в нее же влюблен и учитель Васильков. Заканчивалась эта — нельзя сказать, что удачная — повесть свадьбой Маши и Василькова. Впрочем, уверенным в мнении цензуры не мог быть никто — если в повести не усмотрят политического подтекста, то могут увидеть развращение нравов. Краевский обещал напечатать «Лето на хуторе» до конца 1854 года, но не отсылал текст в цензурный комитет до января следующего года — пока не счел, что обстановка в комитете стала более благоприятной из-за прихода нового цензора.