Константин Павлович

Кучерская Майя Александровна

По глухим упоминаниям современников, в Мраморном дворце творилось невообразимое. Одна история вырвалась наружу и получила огласку. «В первые годы царствования Александра одна из его (Константина. — М. К.)оргий сопровождалась плачевными последствиями, — рассказывает графиня Эдлинг о нравах в Мраморном дворце великого князя. — Публика приходила в ужас, и сам государь вознегодовал до того, что повелел нарядить самое строгое следствие, без всякой пощады его высочества: так именно было сказано в приказе. Однако удалось ублажить родителей потерпевшей жертвы и, благодаря посредничеству императрицы-матери, постарались покрыть случившееся забвением. Но общество не было забывчиво, и великий князь, не лишенный прозорливости, читал себе осуждение на лицах людей, с которыми встречался» ^{183} . Другой мемуарист, Н.И. Греч, выражается гораздо прямее: «В Петербурге жила молодая вдова португальского консула Араужо, и жила немножко

блудно. Однажды поехала она в гости к придворной повивальной бабушке, Моренгейм, жившей в Мраморном дворце, принадлежавшем великому князю Константину Павловичу, осталась там необыкновенно долго и, воротясь домой в самом расстроенном положении, вскоре умерла. Разнеслись слухи, что она как-то ошибкой попала на половину великого князя и что он с помощью приятелей своих, адъютантов и офицеров, изнасильничал ее самым злодейским образом. Слух об этом был так громок и повсеместен, что правительство публичным объявлением приглашало всякого, кто имеет точные сведения о образе смерти вдовы Араужо, довести о том до сведения правительства. Разумеется, никто не явился» ^{184} .

Декабрист В.И. Штейнгель рассказывает эту историю несколько иначе: «Это была самая гнусная история, омрачившая начало царствования Александра. Араужо был придворный, ювелир, жена которого славилась красотою. Константин-цесаревич, пленясь ею, чрез посредников сделал ей оскорбительное предложение. Она отвечала явным презрением. Летом 1803 года, в один день под вечер, за ней приехала карета, будто бы от ее больной родственницы. Когда она сошла и села в карету, ее схватили, зажали ей рот и отвезли в Мраморный дворец. Там были приготовлены конногвардейцы… Она потом отвезена была к своему крыльцу, и когда на звон колокольчика вышли ее принять, кареты уже не было. Несчастная Араужо, бросившись почти без чувств, могла только сказать: “я обесчещена!” и умерла. На крик мужа сбежалось множество: свидетельство было огромное! На другой же день весь Петербург узнал об этом. Произошел общий ропот. От имени государя, огорченного в высшей степени, прибито было ко всем будкам столицы на 24 часа объявление, которым приглашались все, кто знает хотя малейшее обстоятельство из этого гнусного происшествия, прямо к императору, с уверением в обеспечении от всякого преследования сильных. Составлена была комиссия под председательством старца гр. Татищева, который всячески отказывался; но уговорили и, наконец, дело повернули так, что по подозрениюгенер<ала> Боура, любимца Константина, выключили из службы» ^{185} . [16]

16

Видимо, речь идет о графе Н.А. Татищеве. Помянутый мемуаристом Баур (Боур) Карл Федорович (1767—1812) — сын Ф.В. Баура, с 1799 года генерал-лейтенант, шеф Павлоградского гусарского полка, отличался отвагой и весьма сомнительной нравственностью. Подробнее см.: Файбисович В.«Министр наслаждений» // Родина. 2010. № 3.

Наконец, по версии графа Ф.П. Толстого, цесаревич настойчиво добивался благосклонности вдовы, но получал отказ — так как сердце ее принадлежало близкому приятелю Константина, человеку с репутацией кутилы и подлеца, генералу Бауру, который свою возлюбленную цесаревичу легко уступил. Но она отчего-то пожелала сохранить верность генералу и на просьбы цесаревича не поддалась. Константин отомстил упрямице по-своему. Далее почти все детали совпадают — вдова была приглашена в Мраморный дворец после обеда, а ночью ее привезли домой в наемной карете почти бездыханной. Вскоре женщина скончалась ^{186} . [17]

17

Еще одну версию событий, в целом совпадающую с остальными (притязания Константина — верность госпожи Араужо тайному любовнику — похищение ее — массовое изнасилование в Мраморном дворце — смерть), излагает П.П. Лопухин (см.: Придворная и великосветская жизнь XVIII — начала XIX в. в рас сказах П.П. Лопухина. С. 46), а также А.М. Тургенев, в рассказе которого полностью отрицается легкомыслие госпожи Араужо, а низость Константина, напротив, всячески подчеркивается; Тургенев, кстати, называет «госпожу Арауж» вдовой банкира — см.: Тургенев А.М.Записки // Былое. 1918. № 13. С. 165-166.

Разговоры о свершенном злодеянии шли настолько громкие, что Александр вынужден был назначить целых два расследования, в результате которых обнаружилось, что «жена купца» госпожа Араужо посещала в роковой день исключительно генерала Баура, после чего и скончалась от апоплексического удара, а никаких следов насилия на теле покойной обнаружено не было. 30 марта 1802 года в Петербурге

была расклеена специальная афиша, напечатанная в Сенатской типографии и подробно излагающая выводы следствия ^{187} . Сам факт ее появления — случай беспрецедентный в истории российской юриспруденции, что скорее всего косвенно подтверждает виновность Константина Павловича. Иначе император не был бы так заинтересован в пресечении нежелательных слухов и не стал бы выпускать специального «объявления».

Впрочем, мы уже никогда не узнаем в точности, какова была степень участия Константина в этой истории. Современный исследователь недаром видит в ней все признаки «городской легенды» ^{188} — слишком много деталей в рассказах мемуаристов не совпадают: госпожа Араужо именуется то вдовой португальского консула, то супругой придворного ювелира, то женой купца, а злодейский поступок приписывается то Константину и его клевретам, то исключительно его свите, действовавшей самостоятельно.

Но даже если многое в этом происшествии легендарно и вина за смерть госпожи Араужо полностью лежит на совести известного своими мерзостями Баура, имя госпожи Араужо надолго оказалось связано с именем цесаревича, и недоброжелательное отношение к нему сохранялось в русском обществе еще многие годы. Статс-секретарь Марии Федоровны Григорий Иванович Вилламов в дневниковой записи за 1807 год пересказывает свою беседу с императрицей. На вопрос Марии Федоровны, «изменилось ли мнение в публике о великом князе Константине и говорят ли лучше на его счет», Вилламов отвечает, что о нем по-прежнему «судят неодобрительно» ^{189} .

И это было действительно так. 30 января 1807 года скончался кавалергардский офицер Алексей Яковлевич Охотников, состоявший в романтических отношениях с императрицей Елизаветой Алексеевной. Согласно сложившейся уже значительно позже легенде, молва обвинила в его смерти великого князя Константина, который, желая пресечь отношения кавалергарда с женой брата, якобы подослал убийцу, ударившего Охотникова кинжалом при выходе из театра. Охотников скончался спустя некоторое время от полученных ран. Как показывают Е.Э. Лямина и О.В. Эдельман, эпизод с ударом кинжала вряд ли достоверен: иначе сохранились бы свидетельства современников на этот счет, хотя бы потому, что нападение на представителя аристократии в центре Петербурга — случай беспрецедентный. Но анекдот сложился, очевидно, уже после смерти императора Николая I, когда все свидетели умерли, и носил «очевидную направленность против Константина» ^{190} .

Впрочем, сам Константин о репутации своей заботился мало и жил себе по-прежнему. В начале 1800-х годов он вновь влюбился в полячку, княгиню Жанетту Антоновну Четвертинскую, фрейлину, уже несколько лет жившую при дворе, родную сестру фаворитки Александра, Марии Антоновны Нарышкиной. Четвертинская великого князя не любила, однако замуж за него пойти соглашалась — из расчета ^{191} .

Великий князь снова просил у Марии Федоровны позволения развестись с Анной Федоровной и жениться на Четвертинской. Вдовствующая императрица отвечала, что согласится на развод лишь в случае, если великий князь выберет себе невесту из немецкого владетельного дома ^{192} . В конце концов Жанетту тоже пришлось забыть.

В 1806 году на горизонте цесаревича появилась госпожа Жозефина Фридерикс, ставшая его постоянной спутницей и заменившая ему законную супругу на долгие годы.

Судьба Жозефины любопытна. Француженка по происхождению, урожденная госпожа Лемерсье ^{193} , в 14 лет она поступила приказчицей в модную парижскую лавку мадам де Террей, где поражала покупателей расторопностью и выразительным взглядом своих черных глаз. Один из посетителей магазина, богатый и уже немолодой английский лорд, был пленен проворной Фифин настолько, что рискнул обратиться к хозяйке с несколько необычным предложением. Он увезет Фифин в Лондон, даст ей хорошее образование и воспитание, с тем чтобы затем на ней жениться! Хозяйка обратилась к родителям девочки, и те после некоторых колебаний согласились. Так ли безнадежно было их материальное положение, чтобы отдавать дочь в руки незнакомому человеку, — неизвестно.

Английский лорд поначалу сдержал свои обещания. Жозефина была отдана в английский пансион, где и получила хорошее воспитание. В 18 лет, окончив учебное заведение, она поселилась в квартире, снятой ее покровителем. Как часто посещал он эту квартиру и с какой целью, остается лишь гадать; слишком трудно удержаться от очевидного предположения, но для того, чтобы утвердиться в нем, у нас нет никаких оснований. При Жозефине была служанка, исполнявшая все ее просьбы и заодно бывшая ее негласной надзирательницей, но это девушку ничуть не смущало; она жила, как пташка, ездила в театры и оперу, вкусно ела, мягко спала, как вдруг лорд умер. Умер, так и не успев исполнить последнюю часть своего проекта — жениться. Фифин осталась одна, без связей, без друзей, в уютной квартире, за которую вскоре надо было внести очередной взнос, окруженная множеством красивых, дорогих и вполне бесполезных вещей.