Константин Великий. Равноапостольный
Шрифт:
Если Лициний вступит в переговоры, Константин потребует у него Фракию вместе с Византием. С такого плацдарма он сможет уничтожить зятя в любой момент.
Узнав о гибели фракийской армии, Лициний начал догадываться об истинном положении дел. И даже обрадовался этому: они сразятся на равных.
Констанция вместе с сыном стояли у высоких двустворчатых дверей, покрытых темным золотом, украшенных драгоценными камнями и фресками, на которых юноша с развевающимся за спиной плащом убивал огромного быка. Одной рукой он держал его за рог, другой вонзал в грудь меч. На его
Мальчик нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Констанция хранила спокойствие, но фрески давили на нее. Она отводила от них взгляд и мысленно просила мужа поскорее выйти. Наконец тяжелые двери отворились, из непроглядного мрака появился Лициний с двумя личными слугами.
Он был облачен в парадные доспехи: панцирь из двух покрытых золотом стальных пластин, передняя повторяла форму тела атлета с рельефными мышцами живота и груди. Лицо супруга покрывала маска из засохшей крови жертвенного быка. В руках шлем с высоким пурпурным гребнем, на голове корона, как у мужчины с фрески. Он шагал грузно и устало. Мальчик, не узнав отца, испуганно попятился.
– Трусишка, – печально вздохнул Лициний. – Почувствовав страх, нужно сделать шаг вперед и грудью заслонить близких. Только так можно стать храбрецом.
Он потрепал сына по светлым волосам. Чем взрослее становился Лициний-младший, тем сильнее он походил на мать. Долговязый, остролицый, с бледной, как у большинства Флавиев – Констанциев, кожей. Прежде август досадовал из-за этого, но сейчас ему было так приятно, что на него смотрят две пары столь схожих глаз.
– Гектору пора проститься со своей Андромахой, – произнес Лициний, обращаясь к жене.
Констанции хотелось обнять супруга, но кровь на его лице непреодолимо отталкивала ее. Догадавшись об этом, он сказал:
– Армия стоит у стен, солдаты должны увидеть, что меня благословил Светоносный. Я смогу смыть кровь не раньше, чем мы выступим в поход.
– Пусть боги, перед которыми ты преклоняешься, пребудут с тобой, их самым достойным слугой! – прошептала Констанция. – Я буду молиться Господу о твоем скором возвращении… с победой.
Последние слова дались ей с трудом, но она чувствовала, что должна их сказать. Лициний снял корону, отдал ее одному из слуг и водрузил на голову шлем.
– Твой брат сделал мне самый дорогой подарок в жизни. Я всегда буду благодарен ему за это. – Он улыбнулся супруге. – Когда все закончится, я буду милостив к нему и его детям. Не грусти, мы с Константином чужие друг другу, а наши дети уже кузены между собой. Чтобы им не пришлось лить братскую кровь, мы прольем чужую! Это наш долг, так должно быть!
– Глупые мальчишеские игры… – не сдержалась Констанция, ее взгляд был полон горечи.
– В таком случае весь мир принадлежит мальчишкам. – Лициний подмигнул сыну.
Мальчик подошел и обнял отца.
– Я долго откладывал твое посвящение; когда вернусь, ты станешь митрийцем, – сказал ему Лициний.
Он мягко высвободился из объятий, подошел к супруге и шепнул ей на ухо:
– А если я потерплю поражение, покрести нашего сына. Пусть тогда Христос хранит его.
Солдаты возликовали, когда из ворот Никомедии выехал их император, благословленный самим Митрой Светоносным. Армия Востока выступила в поход.
XI
Крисп прибыл в Фессалоники незадолго до того, как началось вторжение готов из-за Дуная. Он чувствовал общее волнение, но сам был спокоен, зная: что бы ни случилось, отец даст варварам отпор. Портовую гавань города по приказу Константина расширили, насколько это было возможно. Но она все равно не могла вместить весь военный флот. Часть кораблей стояла на приколе, другая в доках, а третью просто вытащили на сушу.
Подъезжая к порту, Крисп не увидел на горизонте леса из мачт. Их сняли и сложили вдоль палуб. Римские моряки всегда так делали, вставая на продолжительную стоянку. Издали сыну императора корабли казались похожими на деревянные островки. Основу флота составляли триеры. Спустившись, Крисп внимательно рассмотрел одну из них, стоявшую близко к берегу.
Вид у судна был внушительный. Три ряда весел, расположенных в шахматном порядке друг над другом, словно лапки чудовищной многоножки, тянулись к воде. Спереди, чуть ниже ватерлинии, находился железный таран из трех мощных зубцов, каждый в виде орлиного клюва. Корпус охватывали четыре продольных канатных пояса. Нос изгибался в виде плавника, рядом с ним была установлена вспомогательная мачта со спущенным парусом. На скулах корабля сверкали глаза, мистический символ защиты от проклятий и порчи, белые, с ярко-голубой радужкой и черными зрачками. Пять из шести якорей сбросили в воду. Шестой, самый главный, в виде львиной лапы с когтями, висел, подвешенный на балке, немного выдававшейся за пределы корпуса.
Последний раз Крисп видел военные корабли еще в детстве. Триера произвела на него впечатление. Он вздохнул, понимая, что не может даже представить, каково это – командовать одним таким судном, не говоря о целом флоте. За триерой стояло несколько либурн – кораблей поменьше, пониже и всего с одним рядом весел. Их Крисп не стал разглядывать, направился дальше, к Сеннису Флору. Тот расположился в доме смотрителя порта. Это был маленький каменный особняк рядом с доками. Смотритель с семьей съехал, полностью предоставив свое жилище высокопоставленному военачальнику.
Несмотря на скромные размеры, дом показался Криспу пустым, сохранившим лишь следы былого уюта. Сеннис Флор вышел встретить юношу в начищенных до блеска доспехах. Он был гладко выбрит, редкие седые волосы тщательно причесаны. От него исходил приторный аромат благовоний, с которыми прислуга явно переборщила. Лицо было опухшим. Под красными глазами залегли мешки. Сеннис говорил неохотно и с трудом.
– Я готов передать флот под твое командование, благороднейший Крисп, как мне приказал Божественный Константин, – сказал он после положенных приветствий.