Константиновский равелин
Шрифт:
В это утро уже три раза налетали бомбардировщики врага на равелин, и, поддаваясь разрушительной энергии тола, крошились, оседали стены из векового камня. Работать стало почти невозможно. Неоконченными лежали окопы и траншеи. Люди прятались в нижних помещениях равелина. По не успевали отгрохотать последние разрывы, как вновь все бросались к лопатам и с ожесточением долбили более податливую после дождя землю.
К семи часам среди работающих вновь появились Демьянов и Гусев. Отоспавшись в одном из закоулков равелина, где их никто не тревожил, они имели бодрый и самодовольный вид. Остальные, те, кто работал со вчерашнего
Гусев не спеша поднял брошенный ночью лом, долге и старательно плевал на руки, прежде чем взяться за работу, и, наконец, вяло и нехотя сделал первый удар. Будто по команде то же самое делал за ним и Демьянов.
— Явились работнички! — с презрительной усмешкой сказал Колкнн так громко, что слова его долетели до Гусева и Демьянова.
— Ты! Нарцисс! — сразу вспылил Гусев.— Может быть, ты считаешь, что, проторчав здесь без толку всю ночь, уже имеешь право читать мне нравоучения?
— А ты его не трогай!
— Лодырь чертов! Еще и возмущается!
— Чем трепаться, лучше бы работал!
По граду злобных реплик Гусев сразу понял, что все настроены против него, и смолчал. Вступать в спор сразу со всеми было безрассудно. В душе он порадовался, что рядом нет Зимского, который не преминул бы ему насолить. но работающий неподалеку командир сектора Булаев тоже был. по его мнению, ничуть нс лучше Зимского (Подлизался! Иначе почему простого матроса назначили командовать обороной?), и Гусев с большим трудом подавил клокотавшую в груди досаду.
Через минуту, по крику «воздух», все разбежались по укрытиям. Загрохотали разрывы четвертой с утра бомбежки.
Собравшийся в город Евсеев нетерпеливо ходил по своему кабинету, иногда бросая хмурый взгляд на потолок, словно он видел сквозь штукатурку и камни вражеские самолеты. Так прошло десять минут — грохот снаружи не прекращался.
В дверь постучали. Вошел главный старшина Юрезан-скнй, лицо его было бледно и растерянно:
— В чем дело? — поспешно спросил Евсеев.
— Завалило камнями почти все продукты! — сдерживая прерывистое дыхание, старался четко доложить Юре-занекий. — Водопровод больше не работает!
Лицо Евсеева стало вдруг старым от набежавших мор-шинок. О снабжении равелина продуктами и водой в эти дни не могло быть и речи. Нужно было выходить из тяжелого положения самим.
— Возьмите несколько человек и после бомбежки постарайтесь все откопать! — приказал капитан 3 ранга, и, хотя Юрезанскнй ответил «Есть», Евсеев заметил, как он с сомнением покачал головой.
Хаотическое нагромождение камней, под которыми оказались продукты, не позволяло верить в успех. Евсеев ничего этого пока не видел. Спросив разрешения, Юре-занский тихо оставил кабинет.
Выйдя после бомбежки во двор. Евсеев не узнал его. Дымилось несколько огромных воронок, земля была усеяна расколотыми камнями из стен равелина, пыль и
гарь тучен стояли в воздухе, и сквозь них, как сквозь туман, пробирались к месту работы краснофлотцы. Евсеев торопливо, чтобы не застал очередной налет, поспешил на катер. На катере вместо Юрезанского, откапывающего продукты, шел в рейс Булаев. Как всегда смущаясь, он подал команду «Смирно» и застыл, ожидая приказаний.
— На Графскую!
Л когда равелин стал постепенно удаляться, уже знакомое, щемящее чувство закралось в душу Евсеева.
«Ничего!—успокаивал он сам себя. — И не надолго!»
Множество крестообразных теней упало па воду. Евсеев поднял голову к небу, и на секунду внутри что-то похолодело — на равелин сомкнутым строем шло не менее двух десятков вражеских самолетов. В первый раз Евсееву пришлось увидеть со стороны, какой кромешный ад творится во время бомбежки в равелине. И моментально подумалось: «А ведь все равно стоим! И бомбы, и снаряды, все сметающие с пути, а люди живут. Приспособились, врылись в землю, и попробун-ка их теперь от нее оторвать! Зубами будут грызться за каждый камень, а пока стоят насмерть!»
И, стукнув кулаком по обшивке катера, Евсеев громко крикнул в сторону хищно кружащих самолетов:
— И будут стоять!
К заходу солнца вдруг оказалось, что оборонные работы почти закончены. Получилось это как-то само собой — рыли, долбили, ковыряли неподдающуюся землю, отвоевывали глубину по сантиметрам, ругаясь и проклиная все на свете, и незаметно сделали дело. Л увидев глубокие окопы и траншеи, сами удивились, что все произошло так быстро. Так бывает, когда каждый; занятый частицей, дела. не видит труда остальных, а между тем труд всего коллектива внезапно открывает перед изумленными взорами всю грандиозность проделанной работы. И когда краснофлотцы увидели друг друга стоящими по горло в траншеях, они весело и счастливо рассмеялись. По участкам бегали командиры секторов обороны, не давая людям расхолаживаться, но всем было ясно, что основные трудности остались позади. Завершив большую работу, человек всегда любуется собой, продлевает приятное ощуще-мне законченного дела, вот почему, собравшись в этот раз покурить, матросы делали это не торопясь, с достоинством, перебрасываясь фразами, приятно ласкающими самолюбие и слух:
— Да, должен вам доложить, работку отгрохали!
— Ну, думал, ее, сволочь, никак не раздолбать, ап нет! Приспособился и стал бить ломом под другим углом — вот так, наискосок, наискосок. Глядишь — и поддалась! Пошла прямо пластами!
— Иван! Глянь, какн мозолищи натер! Теперь всю жизнь, как в перчатках, ходить буду!
— Вот сейчас бы пару деньков отдохнуть да в море покупаться!
— Гляди, тебе немец отдохнет!
— А что ты меня немцем пугаешь? Пусть идет сюда! Мы с ним поговорим!
— Что ж! И придет, раз ты к нему идти не хочешь!
— Я не хочу?! Да я...
Постепенно разговор перешел на тему о враге, и все загалдели, стараясь перекричать друг друга.
Гусев молча прислушивался к этим возгласам, скривив в презрительной усмешке губы. Все, что в последнее время делалось вокруг, вызывало в нем только раздражение и злобу. Он злился на Евсеева, привезшего такой страшный приказ, злился па Булаева, ставшего неизвестно почему командиром сектора, злился на Зимского, работающего день и ночь с таким рвением, будто ему за это поставят бронзовый памятник, злился на остальных матросов, горлопанящих с дурацкой бесшабашностью перед верной смертью, злился даже на Демьянова, который все время хохлился, не вымолвив ни слова. Вот и сейчас он подошел н молча стал рядом с Гусевым, осторожными движениями губ потягивая козью ножку. Гусев хмуро взглянул на него и вполголоса сказал: