Консул
Шрифт:
Реки и речушки, стекающие с гор Куньлуня, уносили воду в пределы пустыни, их течение отмечалось порослью тамариска и редким саксаульником, но недолго – драгоценная влага заглатывалась жадными песками, пропадая в бездонных недрах.
Жара и сушь выпивали жизненные соки, и отряд стал двигаться по ночам, пережидая день в тени, поближе к воде.
Однажды из пыльного марева, веками висящего над Такла-Маканом, показался Хотан, край Кушанского царства – Гуйшуана, как его называл Лю Ху, неодобрительно поджимавший губы при упоминании побед энергичного и удачливого царя Канишки.
И снова пыль, пыль, пыль из-под копыт…
А на третью неделю пути, оставив слева белое озеро, покрытое солью, отряд вышел к Шачжоу, [39] западным воротам Поднебесной.
Гигантские дюны подходили бы к самой окраине Шачжоу, но путь пескам – и путникам – преграждала величественная крепостная стена, завиток той знаменитой Вань Ли Чан Чэн, [40] что охраняла империю Хань с севера.
В толстой зубчатой стене был оставлен неширокий проход между двумя прямоугольными башнями. Перемычка над воротами сверкала цветной черепицей.
39
Ныне – Дуньхуан.
40
Вань Ли Чан Чэн– «Стена в 10 000 ли», Великая Китайская стена. 1 ли – приблизительно полкилометра.
– Да будет милостиво к нам Вечно Синее Небо, мои драгоценные спутники! – воскликнул Лю Ху. – Мы дошли до пределов Поднебесной! Какое счастье…
Даос, не имевший родины, деловито вытащил из-за пазухи свернутую в трубочку подорожную грамоту из плотного листа желтой бумаги сюаньчжи, используемой лишь для важных документов. И Ван протянул ему баночку с тушью и подал кисточку. Го Шу тщательно разрисовал лист замысловатыми иероглифами, перечисляя всех, кто вернулся на родину из дальних странствий, и тех, кого они привели с собою.
Держа грамоту в руках, чтобы чернила высохли, даос направился к воротам. Ему навстречу вышли пехотинцы в длинных халатах и кольчугах, с квадратными щитами, покрытыми лаком, и с кривыми мечами дао. Их лица были расписаны тушью.
Следом выплыл грузный бу-цзян, командир отряда. Го Шу низко ему поклонился, командир небрежно ответил даосу. Глянул в грамоту, высмотрел императорскую печать – и живо прогнулся в почтительном поклоне.
– То-то! – важно сказал Эдик.
«Великолепная восьмерка» покинула Западный край [41] и проследовала на земли Поднебесной.
41
Западный край– ныне Восточный Туркестан.
Ород Косой ехал, не торопясь, безвольно отпустив поводья и согнувшись в седле. Жизнь ему была не мила, но он продолжал ехать на восток. А куда еще податься?
Он не исполнил отданный ему приказ. Он потерял всех своих людей. И как ему с этим вернуться? В качестве кого? Неудачника, провалившего всё дело?
Ород скривил губы в горькой усмешке – даже кони, которых он украл у купца, оказались навьюченными не ценным товаром, а бурдюками с теплой водичкой. Пр-роклятые фромены…
Пожалуй, самым мучительным было признание превосходства всех этих сергиев, эдиков с гефестаями над ним, ацатаном Ородом. Ацатаном, который чуть не вышел в князья… Ну, вот как эту потерю потерь можно простить им?
Не доезжая до Хотана, Ород решил свернуть с тракта поближе к корявой рощице саксаулов. Кони устали, да и он сам еле держался в седле.
Неожиданно ацатан услышал крики и гогот, несшиеся из-за саксаульника, и направил коня в ту сторону.
В иное время Ород поостерегся бы ехать в одиночку, но сейчас ему было все равно. Хуже не будет.
За леском Косому открылась обычная картина ограбления – коробчатая повозка с кожаным тентом, запряженная мулами, стояла поперек дороги. Из распахнутых дверей вывалился некто в золоченом халате, утыканный стрелами, как дикобраз иглами. А вокруг, пешие и конные, кружились десятка два молодцев-лиходеев – кто в халатах и тюрбанах, кто в шлемах, кто в войлочных колпаках на манер тех, что в ходу у саков.
Приблизившись, Ород разглядел, что молодцы крутятся вокруг кучки перепуганных людишек в странных одеждах – словно обычные халаты – светло-бежевые на подкладке с голубыми отворотами – решили пошить с огромным запасом. Полы волочатся по земле, рукава спадают до колен, а воротник – до пояса. И надо было обе полы подхватить и сложить на спине двумя складками, заправить за пояс всю лишнюю материю, а рукава закатать или вовсе откинуть за спину.
В основном среди разбойного люда узнавались кушаны. Их язык Ород знал неплохо – соседи, как-никак. Прочистив горло, он спросил:
– Это что такое?
Молодцы, как один, обернулись на голос и очень удивились. Их вожак, кряжистый детина с бритой головой ухмыльнулся, кладя грязные ладони на рукояти двух мечей в золоченых ножнах, заткнутых за кушак.
– Сам бы хотел знать, что это такое к нам подъехало, – глумливо усмехаясь, сказал он, – да еще и говорит человеческим голосом!
Разбойники с готовностью захохотали, а Ород безразлично посмотрел на вожака. Обычно ацатан был очень осторожен и не лез в гущу драки, но сейчас всякие страхи покинули его – унижение, понесенное им от фроменов, словно растворило всякую боязнь.
– Когда я спрашиваю, надо отвечать, – сказал Косой негромко. – Понял, ты, харя немытая?
Это был уже вызов. Вожак побледнел и покинул седло. Молодцы оживились – сейчас что-то будет, сейчас им покажут зрелище, и кого-нибудь прикончат!
Ород, по-прежнему невозмутимый, тоже спрыгнул с коня. Вожак оскалился и выхватил меч. Косой неспешно вытянул свой гладиус, к которому привык на землях фроменов. Фехтовальщиком он был неплохим, да и в учение его отдали не кому попало, а славным рубакам из «драгонов», охранявшим самого шахиншаха. Эти разбойники ему не чета… Но случай не разбирает лиц.
Вожак закричал, пугая Орода, и бросился, кроя воздух мечом наискосок. Ацатан отступил, мягко улыбаясь, словно приглашая напористого товарища занять свое место. Увернулся раз, увернулся другой… Бой расшевелил Орода, подогрел вяло текущую кровь, пробудил злость. Косой сощурил глаза и перешел в атаку. Мгновенный напор ошеломил вожака, а точные уколы в грудь, под мышку, в руку, в ногу разъярили – косоглазый незнакомец играл с ним. Вместо того, чтобы разом покончить с главарем банды, он кружил вокруг, больно покусывая, пуская кровь помалу. И вожак ощутил страх.