Консул

Большаков Валерий Петрович

Боец просто обалдел. И началась импровизация – Гефестай подхватил ту половинку упавшего цзи, что была с наконечником, и острием выломал замки на колодках Искандера.

Освободившись от колодок, Тиндарид проделал ту же операцию с Гефестаем.

Стражник стоял, переводя выпученные глаза с одного преторианца на другого, а двое местных колодников в ужасе закрыли глаза.

– Сашок, помоги Сережке! – крикнул кушан, потирая шею. – А я пока потренируюсь на этой «груше»…

Ханьский воин с гортанным криком бросился на Гефестая и нарвался на двойной удар – в солнечное сплетение и в шею. Четверо игроков сорвались с места, спеша наказать возмутителей, а Искандер в это время ломал замки на Сергиевых колодках. Эдик приплясывал рядом, еле сдерживая нетерпение.

Сергий освободился и швырнул обе доски по набегавшим стражникам. Удар тяжелой доской по голени – то еще удовольствие, и двое бойцов покатились по сцене театра военных действий, подвывая от боли. Еще двоих поделили между собой Гефестай и Лобанов, и даже прием убеждения выбрали одинаковый – подпрыгнув, они совершили мощный выпад сложенными ногами в грудь противникам. Те покатились, как куклы в полный рост.

– Уходим, пока эти не очухались!

– Серый, держи!

Лобанов принял ханьский меч – прямой и длинный, как сарматский «карта». То, что клинок зовется «цзянь», он узнал несколько позже.

Искандер с Эдиком живо повязали стражей, а тех, что были подбиты колодками, Сергий утихомирил дополнительно, сделав им простое и доступное внушение – одним пальцем ткнул в ключичную ямку, другим – за ухо. Стражи сомлели, Чанба и этих спеленал.

А Гефестай по очереди отнес всех пятерых в тенек и аккуратно сложил.

– Авантюра, – вздохнул Тиндарид.

– А что делать? – в тон ему спросил Эдик.

– Времени нет, – жестко сказал Сергий. – Это философы наши пускай думают, будто мы спешим Сына Неба ублажить, а мы тут по другому поводу. Пошли!

– То «сели», то «встали», – ворчал Чанба, притворяясь недовольным, – то «пошли»… Отдохнуть не даст!

– Можешь оставаться.

– А вот фиг тебе…

Засов на воротах открылся без усилий. За оградой было пусто и тихо, лишь откуда-то издалека доносились голоса, крики животных, звон, лязг, топот – обычная озвучка города.

– Пробиваемся за город? – деловито спросил Гефестай, покачивая половинкой цзи.

– Не смеши мои сандалики, – пробурчал Эдик.

– Двигаем на улицы, – решил Лобанов. – Попробуем выбраться на повозке. Если не получится, ночью спустимся со стены по веревке… Не хотелось бы.

– Высоты боишься? – спросил Эдик с невинным видом.

– Цыц!

Пройдя боковой улицей, они свернули на ту, что шла параллельно главной. Повозок хватало везде – и легких двуколок, и тяжелых четырехосников с тентами. Население Цзиньчена и гости «Золотого города» бродили толпами и орали, орали, орали, словно соревнуясь, у кого голос громче.

Улица была широка, но повозки, оставленные у стен, ужимали ширину, поэтому поток коней, мулов, воловьих упряжек, верблюдов и людей не стремился, а еле проталкивался.

– Пробка! – воскликнул Эдик.

– Не ори, не дома, – посоветовал ему Гефестай, – и дома не ори.

– Да тут все орут!

– Ты лучше наших высматривай.

Ни одной кареты Сергий не заметил, зато в изобилии имелись паланкины, обтянутые зеленой тканью – признак высокого сана.

Паланкины таскали на плечах то четверо носильщиков, то дюжина, а то и все тридцать два человека. Они двигались быстро, равномерно размахивая руками; каждые несколько минут носильщики останавливались по сигналу и перекладывали жерди на другое плечо.

Важных особ сопровождали телохранители, вооруженные хлыстами, высматривая тех, кто не успел посторониться. Еще несколько человек держали в руках цепи, в которые готовы были заковать любого, проявившего непочтительность. А чтобы на пути не скапливались зеваки, перед паланкином шли два глашатая в одеждах до пят, громко выкрикивая: «Разойдись!» Рядом семенили рабы, удерживая огромный красный зонт с написанными на нем титулами знатной личности, и огромный «веер скромности» – на тот случай, если личность захочет переодеться.

Интересно было наблюдать за пересечением путей сановников. Когда встречались два паланкина, то чиновник низшего ранга выходил из носилок, чтобы совершить предписанные традицией поклоны. Если же столоначальники достигли равного положения, то выходили оба, отвешивая низкие поклоны и прижимая руки к груди в знак почтения. Случалось, сановники шли на хитрость, дозволенную этикетом – дабы избежать сложной церемонии приветствия, они приказывали раскрывать «веер скромности» при виде другого паланкина. Дескать, это не я, и вообще я вас в первый раз вижу…

А уж что делалось с пешеходами, когда слышались удары медного гонга и доносились пронзительные крики глашатаев! Беспорядочная толчея мгновенно сменялась однонаправленным движением – люди прижимались к краям улицы, образуя страшную давку, и застывали в почтительной позе.

Издалека был виден ранг и разряд чиновника. Просторный шелковый или сатиновый халат с вышивками, высокие атласные ботинки, шапочка в виде согнутого под прямым углом куска кожи, закрепленная лентой под подбородком – это был типичный наряд представителя власти. Гражданские чиновники носили на халатах изображения птиц – белого журавля, золотого фазана, павлина, дикого гуся, а военные – изображения животных – единорога, льва, пантеры, тигра. Шапочки украшались павлиньими перьями трех степеней – с тремя, двумя и одним глазком. Иерархия строжайшая!

Сквозь толпу пробился очередной паланкин, и люди пришли в движение, сходясь и расходясь.

В этот момент Сергия подергали за рукав. Он обернулся и увидел китаянку в возрасте, с лицом сморщенным и скукоженным, как кожура на подсохшем яблоке. Китаянка радостно ощерила редкие зубы и поманила принципа за собой.

– Эдик! Искандер! – позвал Лобанов.

– Гефестай! – подхватил Чанба.

Сергий рассудил, что пожилая подданная императора династии Хань вряд ли вступала в общество юных друзей стражников, так что худа не будет, если последовать туда, куда эта ведьма его манит.