Консьянс блаженный
Шрифт:
— Нет, — возразил чиновник, — не этой рукой… другой. Сдается мне, у вас не хватает двух пальцев.
— Ну, и что из этого? Конечно, их у меня нет. Такого не бывает, чтобы их отрезали, а они до сих пор оставались у меня.
— Но если вам ампутировали два пальца, это уже выбраковка.
— Как, неужели выбраковка?
— Конечно, даже если бы не хватало хотя бы одного пальца. Вы же сами понимаете: его величеству императору и королю требуются полностью здоровые солдаты.
—
— Если вы отправитесь в армию сами за себя, дорогой мой друг, может быть, на это и не обратят внимания, но вы хотите заменить другого, у которого, вероятно, все части тела на месте, и вполне резонно мы не можем пойти на такой обмен.
— Так что вы мне отказываете?
— Я говорю, что вы уже непригодны к военной службе.
— Ах, тысяча громов! Вам предлагают таких крепко скроенных парней, так вы еще торгуетесь!
— Дорогой мой друг, вам следовало сразу показать мне вашу руку; я не стал бы с вами торговаться и сразу же сказал бы: «Это невозможно» — и все было бы кончено.
— Так что вы не желаете взять меня вместо и на место Консьянса?
— Боюсь, дорогой мой, оказаться для вас неприятным, но это невозможно.
— Таким образом, бедный Консьянс отправится в армию?
— Еще бы! Это весьма вероятно, разве что у вашего Консьянса чего-нибудь недостает, как у вас?
— Вы понимаете, что ваши слова — это приговор для всего семейства?
— Увы!
— Что его мать умрет от горя?
— Э, если бы все матери от этого умирали, не встречалось бы их столько в трауре.
Бастьен на минуту онемел, ошеломленный подобным цинизмом.
— Хорошо! — сказал он с таким чувством собственного достоинства, на какое, казалось, был неспособен. — Бог свидетель, я сделал все, что только мог, чтобы спасти этих добрых людей от отчаяния, а вы сделали все возможное, чтобы они из отчаяния не выбрались. Бог воздаст каждому по заслугам. Прощайте, господин супрефект!
И Бастьен вышел.
— Н-да, — произнес супрефект, глядя ему вслед, — этот чудак даже не догадывается, что не пройдет и трех месяцев, как его самого призовут под знамена, и, если бы я принял его предложение, это означало бы, что я скрыл от правительства одного новобранца!
XIV
НУЖНЫЕ СВЕДЕНИЯ
Папашу Каде на спине его осла доставил в Арамон мальчик-рассыльный метра Ниге.
Новая беда несколько отвлекла внимание бедного семейства от постигшего их ранее горя.
Доктор Лекосс предписал старику режим лечения, выполнять который следовало с величайшей пунктуальностью.
Поскольку кровоизлияние произошло в правой части мозга, то, несмотря на быстроту и эффективность принятых мер, левой стороне тела угрожал полный паралич и неповоротливый язык старика с трудом произносил некоторые звуки.
Однако доктор Лекосс обещал, что состояние больного улучшится, не гарантируя, правда, полного выздоровления. Ясно было одно: папаша Каде стал неспособен дальше работать на земле и, так как до самого отъезда Консьянса руки папаши Каде будут парализованы, поле останется невозделанным.
Но это несчастье еще не наступило, и, кроме, быть может, одного только папаши Каде с его растревоженным сознанием, никто ничего не видел за пределами уже случившейся беды.
Бастьен возвратился в деревню через два часа после папаши Каде. Весь Арамон говорил о несчастье, постигшем бедного старика. Это была первая новость, с которой деревня встретила Бастьена.
— Хорошенькое дело! Только этого им и не хватало! — воскликнул гусар.
И он пошел в хижину слева осведомиться о здоровье папаши Каде, даже словом не обмолвившись ни о своем путешествии в Суасон, ни о его причине.
Он только время от времени сокрушенно поглядывал на свою искалеченную руку, хотя раньше смотрел на нее с гордостью, и говорил:
— Ну, проклятая рука!
На следующий день Мариетта и Консьянс повезли в город молоко и пришли оттуда в обычное время.
Вернувшись домой, Консьянс, словно не замечая ни матери, ни г-жи Мари, ни Мариетты, ни находившейся там Катрин, пошел прямо к постели старика, стал перед ним на колени и помог старику поднять руки, чтобы возложить их на голову внука.
— О дедушка! — сказал юноша. — Прошу у тебя прощения за то, что я стал причиной страшной беды, случившейся с тобой, и только одному Господу ведомо, как же я тебе благодарен!
Женщины с удивлением глядели на Консьянса и слушали его слова.
Но Мариетта шепотом объяснила им:
— Папаша Каде хотел продать свою землю, чтобы купить замену для Консьянса; метр Ниге обо всем нам рассказал.
Взявшись за руки, женщины в свою очередь склонили колени перед стариком.
Земля папаши Каде! Она была его сердцем, даже чем-то большим, нежели сердце! Следовательно, папаша Каде хотел отдать внуку свое сердце, и даже более того!
Наверное, эта сцена разбудила воображение Катрин, потому что она неожиданно воскликнула:
— Ах, клянусь Богом, он ведь не единственный!
— Что вы хотите этим сказать, дитя мое? — спросила Мадлен.
— Я хочу сказать, что некоторые, даже не будучи родственниками Консьянса, попытались сделать для него то же самое, что и папаша Каде, его дедушка, и что, не имея земли, они предложили самих себя.