Контакт первой степени тяжести
Шрифт:
А вот уже иное: звук непонятный, но явно злой. Отчетливая аура окружающей ее женской неприязни, казалось, шевелила корни волос, крапивно жгла кожу на спине.
В глазах оглянувшегося Белова она уловила обреченность. И поняла: случилось что-то! Снова у него неприятности.
Господи, как же его жалко! Он так всегда переживает!
Но что могло случиться – сегодня, сейчас?
И ведь не подойдешь, не спросишь!
Она кивнула Коле вслед и перекрестила его – мысленно.
В кабинете директора два бородатых и, видно,
– Мон шер, Николя! Вот неожиданность!
– Привет!
– Мы про тебя как раз говорили. Наработал ты много, но... А это кто с тобой? Заказчик, что ли? Покупатель – по глазам вижу. Хитришь, Николай Сергеич. Слыхал, чего Абажур замочил про тебя на Кузнецком сегодня утром?
Белов заметил пустую бутылку дешевого портвейна, стоящую на подоконнике за полузадернутой бархатной шторой. Уличный фонарь отражался мертвящей, голубой звездой на зеленом боку опустевшей посудины. «Готовый натюрморт, – мелькнуло в голове. – Молдавский крепкий. Тренихин мог бы написать такое влет, а я не попаду, – мелькнуло в голове у Белова. – Чуть цвет, на четверть тона не влистишь – все пропало. Ощущение утратится мгновенно. Визуально чувствую, понимаю, а цвет не передам. Слабо».
– Ребята, – попросил Белов – Пошли бы вы погуляли.
– Слушай, а с чего это ты черный-то такой? Угрюм-река. Не обижайся, старичок! Давай-ка, за тебя! Коля...
– На, вставь стаканчик!
Чувствовалось, что оба они были уже вполне: еще б пивка им по чуть-чуть и все – стоп, машина, отрыть кингстоны...
– Братцы! – Белов взял категоричный тон. – Неужто не ясно? Совсем вы, что ль? Надо поговорить нам тут. По делу.
– С тета на глаз, – сострил один из бородачей.
– Да говорите, ничего! – разрешил второй маститый, хамя явно сознательно. – Вы нам не помешаете.
Белов мгновенно раскалился в ответ, но тут же самопотушился: на рожон переть резона не было.
– Как бы тебе, Миш, объяснить, чтобы ты врубился скоренько и вместе с тем чтоб ты, милый мой, не обиделся?
– Понял-понял! – Миша успокаивающе вскинул руку и неуклюже попытался встать. – Все, Коля. Улетаем. Полетели.
– Твой день – твоя воля, – вздохнул второй, вставая и забирая недопитую бутылку. – Или оставить? – он вопросительно качнул бутылкой в воздухе.
– Нет, нет! – вмешался Власов.
– А я тебе ничего не предлагаю! – довольно агрессивно заметил бородач. – Я тебя вообще не знаю, откуда ты тут взялся, хрен моржовый...
– Мы начинаем ровно в десять, – сбивая разговор на более миролюбивые тона, напомнил Белов.
– В десять – само собой, – подтвердили коллеги, покидая кабинет.
– Я слушаю вас. – Белов демонстративно плюхнулся в директорское кресло. Удобно устроившись в нем с видом хозяина, он небрежно указал следователю на стул посетителя: – Прошу!
Власов пододвинул стул поближе к столу, уселся точно напротив Белова – лицо в лицо и, точно так же, как и Белов, по-хозяйски раздвинул бумаги, захламлявшие стол. Освободив на столе перед собой место, он расположил на нем портативный диктофон.
– Не возражаете?
– А как тут возразишь? – удивился Белов.
– Да, тут не блажь – необходимость: мы протокол-то у себя распечатаем и завтра вам пришлем. Вы – подпишете.
– Ах, протокол? Так это что же, выходит – допрос, а не беседа?
– Да нет, пока беседа. Разговор.
– А протокол при чем здесь? Если это беседа.
– Как? Протокол беседы. Ну-с, я включаю! Так вот. Поводом для нашего разговора, Николай Сергеевич, является бесследное исчезновение небезызвестного, видимо, вам Тренихина Бориса Федоровича, 1954 года рождения, заслуженного, как и вы, художника Российской Федерации. Вы были хорошо ведь с ним знакомы, Николай Сергеевич?
– Что, с Борькой? – удивился Белов. – Знаком? Да вы с ума сошли!
– То есть? – опешил Власов. – Вы хотите сказать, что первый раз о таком человеке слышите?
– Нет, я хочу сказать нечто обратное. С Борисом мы с семнадцати лет. Огонь, воду, медные трубы. «Знаком»! – язвительным тоном повторил Белов. – Вот глупость-то! Да Борька – друг! Брат, черт возьми! – Белов расхохотался: его совсем было отпустило, но вдруг он спохватился и осекся: – Что это вы плетете? Куда Борька исчез? Никуда он не исчезал. Борька был, Борька есть, Борька будет быть.
Власов, молча кивнув, усмехнулся:
– Если бы! Но это не так.
– С чего вы взяли?
Власов пожал плечами и язвительно пояснил:
– Мы это взяли из материалов уголовного дела, Николай Сергеевич. Из дела об его исчезновении. И давайте договоримся – сейчас вопросы задаю я. А вы отвечаете, вам понятно?
– Нет, непонятно. И больше всего мне непонятен ваш тон. Он мне не нравится. Это я вам уже, заметьте, второй раз говорю. Бросьте «оральные» замашки, или прекратим разговор. Вы не прокурор, а я не подсудимый.
– Не подсудимый. Согласен. Однако вы и не совсем свидетель. Скорее всего, вы подозреваемый, имеющий все шансы превратиться в обвиняемого. Что вы глазки на меня выпучили? У вас неплохо получается. Искреннее недоумение, вижу. Довольно убедительно. Хорошо. Сейчас я объясню. – Власов поправил диктофон на столе и откашлялся. – Дело состоит в том, что господин Тренихин бесследно исчез.
– О чем вы? Что означает: «исчез»? И вообще – интонации у вас удивительные. Вы так говорите, будто вы из КГБ, а Борька знал секрет приготовления золота из грязи. И вдруг исчез. Чушь! Да сейчас вообще никто не исчезает. Наоборот, из кожи лезут, чтоб не исчезнуть. Деньги-то крутятся. Попробуй, исчезни сейчас. Тут же скоммуниздят все ваши кормушки. Да многие теперь даже за бугор боятся надолго ехать – там зашибешь на год, на два, а здесь навсегда исчезнешь.
– Не так, простите, перебью. Народу сейчас исчезает не меньше, чем раньше. Но я имею в виду совсем не то, о чем вы тут... Я имею в виду самое банальное, простое исчезновение, обычное, так сказать, бытовое: «Ушел из дома, не вернулся. Одет был в то-то, ботинки – такие-то...» Знаете, как в газетах печатают, по телевидению сообщают? Вот в этом смысле как раз исчез ваш приятель. Теперь-то поняли?