Контакт первой степени тяжести
Шрифт:
– Вот он! Хватайте его!
Капитан приложил было палец к губам: тихо, дескать, спящим возьмем, но проводница, словно не поняв жеста, заголосила на все купе и весь коридор, абсолютно не стесняясь, видно, остальных обитателей спального вагона:
– Спишь, черт, муж называется?! Встань, плесень пьяная, вот – за тобою пришли! Чтобы ты сдох бы от водки своей бы, избавил меня-то! Хватайте его, забирайте, что вы стоите-то?
– Это ваш муж? – удивленно спросил капитан.
– Хуже бандита любого! Напарница заболела моя, он, тунеядец, сволочь такая, со мной напросился: «Я помогать тебе буду,
– Не понимаю! – перебил капитан. – Очень быстро вы тараторите.
– Да чтоб в Москве одному ему не болтаться, скотине, не сдохнуть от водки, от голода, взяла его, дура же дура, в эту вот ездку...
– Так это, значит, все-таки ваш муж? – опять спросил капитан, до которого стало наконец что-то доходить.
– А то кто же еще-то у нас здесь лежит, развалимшись?! Мы и лежим, больше некому – звездючий выгребок, мудоблядская звездопроушина херова, козел вонючий! Слушай, пес, сволочь, срань такая на голову мне, ты не отворачивай хлебло свое пьяное, ты, сука, слушай! Стыда-то нет, напился опять этой ночью, сволочь? Я сразу в купе вошла – поняла. Поняла! Я не дура! – она повернулась к капитану. – Я возвращаюсь когда, если ой один остается – в Москве-то – ну не поверите, до чего себя доведет! Всю квартиру пропил ирод, все вещи вынес уже, засранец гребаный! Не успела купить телевизор в этом вот, в летнем сезоне, так тут же и пропил его весь, японский, да вместе с антенной, шнуром этим, кабелем черным, штекером – пропил к херам! «Я, – говорит, – настраивать его отнес!» Вот скотина, скотина-то! И не стыдно ему! Японский – настраивать! Нормальный человек такого и придумать не смог бы! И ведь не спит, окаянный, все слышит! Чтобы ты подох!! Слышишь, что я тебе пожелала? Вот до чего довел ты меня, мразь, чисто мразь! Гадина пьяная!
Она подскочила к Белову, лежащему неподвижно и молча, как труп, бесцеремонно схватила его за плечо и затрясла изо всех сил, не поворачивая его тем не менее лицом к патрулю.
– Вставай, гад – за тобою пришли, за тобою! – Она оглянулась на капитана: – Берите его, что вы встали-та там, как просватанные?!
– Постойте, постойте! – капитану не нравился оборот дела.
– Не надо стоять тут, не надо! Я ему еще в Ярославле сказала: напьешься опять – все! Ссажу, блядь – и подыхай! Возьмите его! Товарищи! Дорогие! Христом-богом молю, заберите засранца!
– У нас, извините, имеется иная задача. Вы его в Котласе сдайте в милицию.
– Да не берет его милиция, на хер он нужен кому! Никто его не берет! Только водка одна! Уж она забрала-то! Видали – как умер! Из пушек пали – не проснется! Вы его волоком, волоком по вагону, да мордой вперед, а я дверь вам подержу.
– Простите, хм... – откашлялся капитан. – У нас свое и очень важное задание...
– О-о-о!..О-о! – заголосила Маша. – У всех задание! У всех!
– Он спит ведь, не тревожит... – уже почти оправдывался капитан. – Разделся, я вижу, лег как человек...
– А встанет, а? Ну, водку заберите хоть его!
Маша почти без напряжения приподняла Белова вместе с постелью, приоткрыв рундук.
– Помог бы, капитан!
Капитан, уже убрав пистолет, бросился помогать.
– Держи его, скотину, на весу...
Она быстрым движением извлекла из рундука пять бутылок водки: – Во, – видишь – накопил запасец, гад!
Она обшарила рундук, запуская в него руки по плечи, будто ища: не завалялась ли еще бутылка, и вместе с тем ненароком демонстрируя капитану: рундук пуст, все выгребла.
– Ну, водку хоть, капитан, водку можете забрать-то вот эту?
– Ну... как я ее могу забрать? Вы ее сами разбейте в тамбуре... – в голосе капитана прозвучала нотка сомнения пополам с сожалением.
– «Разбейте»! – передразнила Маша. – Осколки здесь, в вагоне, убирать – кому?! Тебе, что ль? Ему?
– Ну, вылить в туалет... – оттенок сожаления в интонации капитана удвоился.
– Я лучше вам отдам!
– Да мы не пьем! – почти испугался капитан.
– Товарищ капитан! – вмешался Савочкин, стоящий в дверях с автоматом. – Я взять могу! Я вылью! Поможем – можем же помочь? Вот у меня и сумка есть с собой! – он вытащил из кармана капроновый комок. – Во, прочная! – Он шагнул в купе и взял за горлышко бутылку: – Вы разрешите? Женщине помочь?
– Ну, забирай! – решился капитан.
– Кого – его? – толкаясь, в купе ввалились остальные – Ефимов, Конюшкин, Салынов, закончившие проверку предыдущего вагона. – Хватать его, товарищ капитан?
– Ни боже мой!! Мы только водку забираем! Только водку.
– Нам водку – пять бутылок подарили! – простодушно объяснил Савочкин сослуживцам.
– Потише! Весь вагон разбудишь! – свирепо цыкнул капитан на Савочкина. – Проверили восьмой? – спросил он вновь прибывших.
– Проверили!
– Все чисто.
– Так! Это купе освобождаем. Дальше! – махнул рукой капитан. – А водку, Савочкин, тебе придется вылить!
– Мы ее вместе с вами выльем! Вечером – да, товарищ капитан? – ответил с наглым взглядом Савочкин.
Власов вошел в кабинет к Калачеву запросто, будто никакая кошка между ними и не пробегала.
– Давай мириться, Иван Петрович!
– А я с тобой не ссорился.
– Ну-ну-ну-ну! Я, понимаешь, знаю все. Ты, понимаешь, знаешь все...
– Скорей наоборот: я ничего не знаю и ничего не понимаю.
– Вот я и пришел к тебе, все личное отодвигая на второй план. Мы с тобой ведем два дела, а дело-то у нас одно. Сливать мы их не будем, разумеется, но обменяться информацией считаю необходимым. Я знаю, ты гребенку ставил в Буе. Безуспешно. Я прочесал все поезда на Воркуту, и результат такой же. Письмо получил я по почте от Белова только что... – Власов достал из кармана конверт: – «Вынужден уехать дней на десять. Как вернусь – сейчас же позвоню вам. – Н. Белов». На, посмотри сам.
– Да он же говорил, что письмо тебе отослал?
– Что думаешь, Иван Петрович?
– Письмо как письмо, – пожал плечами Калачев. – А что в нем особенного?
– Да я не о письме! Я вообще. Какие мысли на уме? Какие версии?
Калачев помолчал с минуту, а затем вздохнул:
– Я думаю, что Белов не врал – пока ты его не стал «выжимать». Все, что он рассказывал нам обоим – правда.
– Да? Но факты? Ты же сам их тоже проверял.
– Теперь я их, наверное, перепроверю. Все – по нулям, все опять, заново. Где-то была у меня серьезная накладка. Что-то, видно, пропустил я мимо.