Контора Кука
Шрифт:
При этом Паша плыл под водой, глядя на свою тень, скользившую по металлическому дну…
Светло-серый металл напоминал кухню, где он запер двух живых людей, и, скорее всего, именно поэтому ему и померещилось, что один из них здесь вынырнул… или не вынырнул — выпал из трубы, за ним второй… И Паша не стал долго думать, а просто быстро присел под воду, развернулся и долго плыл — свой личный рекорд поставил пребывания под водой… А когда вынырнул, в голове наступила как бы такая ясность, как после короткого замыкания, запахло вдруг не хлором, а озоном… он сказал себе, что это вряд ли те двое, но пошёл всё-таки к водяной горке и убедился «на собственной шкуре», проехав горку насквозь, что там на самом деле никого…
Да-да, он прошлёпал по ступенькам, по винтовой лестнице, на самый верх, где был вход в трубу — «чёрную
Просто субстанция тоже как бы подшучивала теперь над ним — Паша это сразу просёк и подмигнул, стоя под душем, но не «штриху», а кому-то невидимому — он стоял лицом к кафельной стенке и не боялся, что эти двое, скажем, его неправильно поймут… Да, судя по всему, они были и не гомики, скорее стриптизёры в каком-то клубе для женщин, — так он тогда ещё подумал, — что, во всяком случае, даже если это русские (что тоже вряд ли — какого рожна тогда говорить меж собой на немецком?), то не те русские, которых он запер на «кухне души» — под соответствующую музыку.
Те вынырнули ещё раз на парти, куда его пригласили коллеги, но опять же, чего бы тем делать на немецком сабантуе, не говоря о том, что они были в Мюнхене транзитом и тогда же собирались ехать дальше.
Но тем не менее в какой-то момент они снова «совершили промельк», в тех же костюмах, с тем же айпадом, а нырять Паше при этом было уже некуда, дело было не в бассейне, и Паша решил, что бережёного бог бережёт, и незаметно, не попрощавшись, он сбежал с вечеринки.
Оказавшись на улице, он хотел поймать такси, но увидел недалеко от подъезда лифт, который даже не пришлось вызывать — тот уже стоял наверху с открытой дверью…
Вообще-то Паша избегал такие лифты: нередко там воняло, как в общественном туалете, если не похлеще, и так же всё было из матового металла… Но сейчас он вошёл туда и — поневоле вспомнил о кухне-ловушке, не сумевшей остановить периодически догонявших его человечков, прошлое… И этот металл был теперь повсюду, как в бассейне, то ли сталь, то ли дюраль, вроде бы экранирующий, обволакивающий всё пространство — и под водой, и под землёй… Лифт не шёл до перрона подземки, только до промежуточного уровня, где были переходы с ветки на ветку и стояли компостеры. Паша, пробив «штрайфены» (засовывая край голубой бумажной «гармошки» в щель компостера, он вспомнил шпаргалку с «Образом Безухова», и вся эта схема списывания промелькнула у него в голове и наложилась на схему метро, которую он после этого разглядывал с минуту, намечая маршрут и ощущая в то же время какой-то смутный смысл в образе бесконечной машины, запускаемой бумажной полоской), и вот он уже ехал на эскалаторе, борта которого поблёскивали тем же самым металлом, играли мелкими волнами, оптически дребезжали полосками, отражая ступени транспортёра, и Паша плавно вплывал в металлическое марево, вспоминая слова речитатива, который крутил недавно Ширин: «Ветер море подметал, как будто море есть металл…» — под звук какой-то… что ли, шарманки… Ну да, «кухня души» вывернулась наизнанку, и её так разворотило, что развёртка казалась Паше бесконечной… А когда кажется, надо креститься — что он и делал теперь, стоя у входа — или выхода — из дурной бесконечности, на перроне, мелко так, незаметно, два или три раза, после чего нажал на железную ручку, дверь отъехала, и он вошёл в вагон подъехавшей электрички.
В вагоне было не так уж и душно, ну чуть-чуть душновато, он скорее вспомнил эти приступы клаустрофобии
Он решил, что надо будет обязательно уговорить Ширина зайти в бар «Без Названия» и что-то разузнать о судьбе двух дураков…
В сущности, это были измены, конечно, у него, у Паши, после чего никакого такого удушья не наступало, нет, и стены не сужались, и не раздавливало его, как персонажа древнего хоррора — потолок… Он это понимал, да, что это просто его проекции, экстраполяция его N-ских страхов, и тем не менее эти периодические перебранки, которые он слышал, — опять же, понимая, что это точно звуковые галлюцинации, говорящие человечки, что его плющит, но при этом плющ прорастает сквозь чей-то сон этакими железными листьями… или листовым железом… хотя он уже видел где-то и пальмы с железными листьями, когда гулял в перерыве в округе своего офиса… «Но не убудет от Ширина, если он зайдёт и разведает, как там, что там, было, не было… а мне бы легче стало на душе… как-то так…» — думал Паша, когда услышал «Здравствуйте, молодой человек!» из уст не самого Ширина, но всё-таки его соседки… «Так что тоже своего рода субстанция», — подумал он и сказал — Здравствуйте. По-моему, мы с вами были на ты.
— Ну, это же было на правах социалистического общежития, — сказала она и рассмеялась каким-то другим… то есть не тем противным «мадам-брошкинским» смехом, который он не переносил, когда жил у Шириных.
Да, надо бы уже сказать, что Паша, найдя работу, вскоре нашёл и квартиру, в которой он и обитал теперь — уже несколько последних месяцев, но подробнее о его квартире поговорим, наверно, в следующей главе…
— Социалистического общежития? — машинально переспросил он, отметив про себя, что Кома вообще какая-то другая…
Слишком какая-то лучащаяся, помолодевшая… И не то что даже «скинула годков с десяток», как говорят в таких случаях, «баба ягодка опять» и всё такое… нет, Кома, больше того, как будто совсем ускользнула от времени, и эта её новая улыбка, и это что-то светлое, то ли нимб, то ли капюшон, накидка прозрачная, ну да, вокруг головы, вокруг плеч, которой на самом-то деле и нет, конечно, но надо бы пощупать, чтобы убедиться…
Так или иначе, но Пашу вдруг потянуло… так сильно, как будто вокруг Комы образовалась область низкого давления… как будто, став «женщиной без возраста», сделав свой тайный прыжок out of time, Кома одновременно сделалась неподвластной пространству, которое особенно действовало Паше в тот день на нервы своим метаметаллическим блеском…
Разговор в метро был, насколько он потом помнил, ни о чём, или нет… О самом метро, ну да, хотя на самом деле уже было не важно, что говорить… Ну, Кома несла там, кажется, какую-то чушь о камерах наблюдения, и в первый момент ему показалось, что это — на всякий случай, как бы предупреждая его и предохраняя себя — от каких-то диких его поступков, слишком уж отмороженный вид у него был, наверное, в тот момент, когда его окликнула эта ухоженная дамочка, как бы разные миры соприкоснулись в тот момент… но сразу же он понял, что это только его мнительность, а на самом деле она просто всё это слышала в новостях культуры и вот пересказывает, как некая художница сделала видео для биеннале, получила доступ к материалам камер наблюдения, оказалось, что они сняли её путь, через весь Нью-Йорк или там Лондон… подробности Паша не помнил, включая и пересадки, то есть снято было абсолютно всё … «И что?» — «А то, что мы все на самом деле уже давно играем в кино! — сказала Кома. — Но не все это знают»… Ну да, открытие… Но в самом деле было уже не важно, о чём говорить, когда они шли от остановки, они вообще молчали, и если их и продолжали снимать камеры наблюдения, то при просмотре впечатление было бы ложным, выглядело бы это так, будто Кома тащила мальчика к себе домой на цепи, а на самом деле у него была такая упрямая эрекция, что неудобно было идти, вот он и отставал от неё то и дело…