Контора Кука
Шрифт:
А пространство здесь было ещё, может быть, более запутанное, всё сплошь в состоянии, которое в квантовой механике так и называется — «перепутанным» и в котором — по мнению Пенроуза, например, — самое странное даже не его существование… а то, что оно не проявляются тотально и повсеместно, что всё со всем не перепутано везде, — вот что странно на самом деле… но здесь, казалось, Паша въезжал в область проявления вот именно «перепутанных» состояний… и всё это вместе с видением щупалец, которые только что, слегка прикоснувшись, слизнули половину нала… оказавшегося в кошельке, кстати, только потому, что Паше накануне вернули долг — вот он его и прихватил с собой, то есть некстати… Сойдя в Планёрном, он покатил, а потом понёс, потому что под ногами теперь была трава, он
Запахи, да, как в детстве… В общем, всё это требовало минуту внимания, минуту молчания… Паша взял в руки листья дерева — не срывая их — и некоторое время держал в пальцах, вспоминая, как он… только что держал в пальцах другую зелень, стоя около «Шереметьево-2», — ему казалось, что это уже было в той, домюнхенской жизни.
Потом он прошёл несколько метров по высокой траве — брючины до колена были уже мокрыми — и снова остановился… трудно было поверить, что это то же самое красное солнце, которое он видел с балкона, — казалось, что оно другое — так же как трава и деревья, деревенские дома и линия горизонта, — всё пахло совершенно иначе, это было просто поразительно… «сырой резедой»… всё это проносилось в голове, наверно, это был самый почвеннический миг в жизни Паши, своего рода апофеоз почвы, да… и ему в этот момент показалось, что все эти годы он был под колпаком… что вся эта зелень зелёной Баварии была… оранжерейной, что ли… «Где-то… у раннего Набокова… о том, что поначалу нам всё кажется за границей каким-то искусственным, механическим, и деревья, и „птичка на пружинке“ — как-то так… — думал Паша, — а потом привыкаешь… А потом, когда возвращаешься, ощущение всё-таки есть, да… что жил под колпаком, в инкапсулированном виде… или это как… Ханс-Петер Вебер, изобретатель расширения… прикосновения, касания… в интервью FAZ, — что после нескольких лет работы над проектом… он месяц ходил по лесу… „мне после этого надо было пощупать каждый листик, каждую травинку…“
„Да, но я каждый листик — не буду, нет… кто-то их ещё нумеровал, в фильме Гринуэя… каждый листик…“, „…у меня они все подписаны“… пасись, детка… „мой друг, я искренне жалею того, кто в тайной слепоте прошёл всю длинную аллею и не заметил на листе…“… но всё уже, всё, ты посмотрел — на жилки зелёных… wild palms… хиромант-ботаник… я не знаю, что ты там увидел, но знаю, что больше всего тебе хочется здесь остаться, постучаться вон в тот домик… „но нам остановиться не дано…“» — и, подхватив лежавший в траве обтекаемый чемодан, персонаж, не растворившийся под завязку в сыром пейзаже — как было, наверное, задумано… зашагал всё-таки к железнодорожной станции.
Через день, хотя программа командировки была всё ещё довольно плотной и днём, в Сити, он уставал, а потом ещё и простудился, поднялась температура — в чём он был не уверен, пока Коля — его «партнёр по переговорам» — не заставил его померить…
После чего зазвал его к себе домой — вместо обещанной прогулки в «Солянку» — и отпаивал там какими-то странными настойками, которые он сам изобретал, спирт на укропе, что-то странное, да, кубический графинчик, где укроп казался деревцами, лесополосой… ну да, такой маленький аквариум…
— А там внутри такой Укропинск… — сказал Паша, поворачивая в руках графинчик…
— Ты хотел сказать — Урюпинск, — усмехнулся Коля…
Коля рассказал про то, как тяжело он работал в позапрошлом году, так что, выбравшись наконец в отпуск на Крит, пережил там своеобразный «блэкаут»: три раза набрал неправильно пин, после чего мобильный был заперт, контрольный код он тем более не смог вспомнить и — забросил телефон в угол комнаты, пошёл на море, а там… он подумал, что ФИО, которые он помнит, на самом деле тоже неправильные, и вообще ничего, кроме ФИО, он не мог вспомнить, и ему казалось, что он просто
Всё это он рассказывал Паше, угощая его и опаивая теперь (заметив, что его настойки Паша пьёт с внутренним усилием) уже просто коньяком.
— Ты не гаджет, — повторял ему Паша и снова кашлял…
— Ты молодой, — говорил Коля, — у молодых коньяк простуду снимает на раз, вот увидишь — завтра будешь здоров.
— Да я уже и так как бы… — говорил Паша, и они снова чокались…
Но на следующий день снова всё потекло: сопли, пот семью ручьями… Особенно в метро, где у него было уже полное ощущение, что он под водой…
В каком-то магазине, выйдя из метро наугад, он купил новую рубашку, почти без синтетики… но она почти сразу стала такой же мокрой, как предыдущая.
Вернувшись в метро, он почувствовал слабость, его клонило в сон, но до гостиницы было так далеко… что он решил просто проехать ещё несколько остановок, благо людей в вагоне было немного, и он сидел… Проехать, а потом вернуться… Чтобы расположиться поудобнее, расслабиться, чтобы развалиться, чтобы не развалиться… в общем, зачем-то он машинально просунул локоть между краем бортика и металлическим поручнем, повторявшим контур… бортика, возле которого Паша и сидел, с закрытыми глазами, полулежал, задрав голову и немного приоткрыв рот… И когда он услышал, что следующая — конечная, и попытался «сгруппироваться» на выход, ничего не вышло — рука застряла… она не вынималась… как он ни дёргал, нет… расстояние между изогнутым поручнем и перегородкой оказалось слишком мало, обратно рука не проходила, никак…
Паше представилось, как он сейчас заедет в глубину, в депо… не то чтобы он боялся темноты — просто в этом состоянии такие идиотические приключения ни к чему… и там, наверно, холодно… а он мокрый, как из-под душа…
— Вы не можете укусить мою руку? — сказал он девушке, которая была с другой стороны бортика… Стояла там, хотя были свободные места на мятых дерматиновых сиденьях… но ей читать было, наверно, удобнее стоя… больше входит… она читала какую-то толстую книгу, название которой Паша отсюда не видел…
— Ну, или уколоть? — сказал он… уже вдогонку: девушка захлопнула книгу и быстро прошла к двери, Паша видел теперь её спину, серый короткий пуховик, длинные каштановые волосы…
А после слова «уколоть» она решила уйти ещё дальше — к другой двери — и прошла мимо него по салону, и Паша, несмотря на свой насморк, почувствовал ветерок-запах её духов… и крикнул:
— Булавкой! Я не могу без этого выдернуть руку! — но девушка стояла уже далеко, и снова — повернувшись спиной…
И такая вот быстрая реакция на его слова… а может, и не только слова: Паша подумал, что у него сейчас к тому же тот ещё вид …
Реакция напомнила, как в другом метро, в Мюнхене… увидев, что читает девушка рядом с ним, на платформе, ожидая электричку, — «American Psycho», — там он сумел прочесть название, заглянув под книгу… и спросил:
— Вам нравится эта книга?
Девушка молча кивнула, и он тогда сказал:
— А вы не хотите поиграть в эту книгу? Ну, знаете, как играют в книги… у нас там, например, играли в «Хоббитов» в лесах… ну там разыграть всё это в ролях, такое, знаешь, живое кино…
Он вдруг понял, что говорит это в пустоту — он даже не заметил, как она встала и ушла, её, что называется, как ветром сдуло… и вот так же теперь, здесь, эту пассажирку, которой он предлагал — как она, наверно, подумала, тоже что-то подобное… но только при этом другую роль… мазохистом был бы он, да он и был… ему всё-таки удалось в конце концов, в последний момент, уже на конечной… выдернуть руку из капкана, да, но рука потом болела месяц… «Как будто она меня всё-таки укусила, — думал он, — ну а что было делать… не все волки, попав в капкан, способны сами отгрызть себе лапу…»