Контора слепого

Гор Геннадий Самойлович

Я взглянул на старичка и подумал, что он необыкновенный человек, раз болеет той же болезнью, какой болел Жюль Берн.

– А как же вы отважились ехать в Олентуй?- спросил дядя.

– Я сам удивляюсь,-сказал задумчиво старичок,-что решился на такую авантюру, имея за спиной восемьдесят семь лет.

– Вам же семьдесят три. Вы всегда это говорили.

– Время-таинственная категория, всегдашняя загадка для ума. А у меня, как видите, особые взаимоотношения с временем. Хотя по паспорту мне всего семьдесят три года, но чувства мои говорят,

что мне гораздо больше.

Дядя не стал спорить со своим приятелем, а в знак согласия только кивал головой.

– Всем великим людям,-сказал не без важности старичок,-свойственны недостатки. Жюль Верн боялся пространства и времени, а Дарвин последние годы своей жизни провел отшельником на ферме в Дауне, боясь встречаться с людьми. А восьмидесятилетний Лев Толстой бежал от семьи и умер на первой случайной станции.

Я с интересом выслушал эти слова и подумал, что, возможно, старичок почти так же велик, как Жюль Верн, Дарвин и Толстой, но далеко не все об этом знают.

В это время в вагон вошел проводник и сказал:

– - Следующая остановка - Олентуй.

12

Дядя, пахнущий одеколоном и вежеталем, в белой панаме и в тщательно выутюженных чесучовых брюках, вышел на утреннюю прогулку,

Видя его с сигарой во рту и с тростью и принимая его за крупного дельца, никто не подозревал, что он вместе со мной жил в кладовке, которую нам сдавал приехавший с нами старичок-географ. Сам старичок снял для себя светлое помещение, пахнущее свежевыструганными сосновыми досками. Он уже не вел с дядей разговоры о времени, не философствовал, а только спрашивал слепого: почему он по ночам так громко храпит?

– Ваш храп проникает сквозь стену дома и будит меня. У меня очень чуткий сон.

– Извините. В следующий раз постараюсь не храпеть.

Мне дядя объяснил, что из-за неудачной финансовой операции нам приходится отказывать себе во всем: жить в кладовке, скрывая от всех свое местопребывание, а в курзале есть одно первое, по большей части бульон, ссылаясь на рекомендованную врачом строгую диету.

Старичок менялся на наших глазах. Он очень быстро окреп, посвежел, и на его щеках теперь играл почти детский румянец. От дяди я знал, что старичок был мыслителем, хотя еще неизвестным. Он один на всем свете знал, что такое время, и, кроме того, он знал много об окружающих нас вещах и явлениях и писал специальный научный труд.

Старичок отличался завидным аппетитом и хранил в кладовке, которую он нам сдал для жилья, большой круг копченой колбасы, ветчину и кусок голландского сыра.

Я подолгу не мог заснуть, вдыхая все эти аппетитные запахи, так как за весь день мы съедали с дядей по тарелке бульона и по стакану простокваши.

Иногда мне казалось, что старичок нарочно хранил столько продуктов в кладовке, чтобы соблазнить нас С дядей на какой-нибудь сомнительный поступок.

В середине дня иногда старичок снисходил до разговора с дядей и даже со мной.

– Что такое сосна?
– спрашивал он меня или дядю.

– Сосна-это дерево,-отвечал я..

– А что такое дерево?

– Дерево-это крупное долголетнее растение.

– А что такое растение?

– Растение... Растение...-повторял я и терялся от смущения.

– Нужно смотреть в корень вещей, - назидательно говорил старичок.-А корни вещей находятся в нашей голове,

Я охотно отвечал на вопросы, которые любил задавать старичок, все еще надеясь, что он угостит меня за удачный ответ копченой колбасой или голландским сыром.

Старичку, по-видимому, нравилось меня экзаменовать, но он задавал очень странные вопросы, а отвечать на них, казалось мне, было легко, но легкость эта была обманчива, и я убеждался, что на них невозможно ответить.

– Что такое костюм?
– спрашивал он меня.

– Костюм - это одежда.

– А что такое одежда?

– Одежда? Это такая вещь, которую люди надевают на себя, чтобы не быть голыми, - ответил я, ду-Ная, что старичок похвалит меня за мой ответ,

Старичок усмехнулся:

– Это не ответ. Костюм это часть человека. Посмотри на своего дядю. Если снять с него панаму, чесучовые брюки и пиджак и оставить его в нижнем белье и заставить прогуляться по главной аллее или возле курзала, где гуляют нарядные дамы,-что было бы?

– Ничего.

– А что означает слово "ничего"?

После вопросов старичка, которого дядя называл "мыслителем", я чувствовал себя так, словно стоял на людном месте в нижнем белье.

Вскоре между нами и старичком возник острый конфликт. Причиной конфликта был мой аппетит. Съедали мы в курзале, как я уже упоминал, всего по тарелке супа, а на второе иногда брали простоквашу. И по вечерам я просто не мог глядеть на полки кладовой, где лежали сыр и копченые колбасы, принадлежащие старичку.

Однажды, когда дядя прогуливался возле курзала и посматривал своими дымчатыми стеклами пенсне на всех встречных, я не выдержал и перочинным ножиком отрезал тоненький ломтик варшавской колбасы.

Неслыханное событие произошло у меня во рту. Казалось, колбаса была волшебной, она медленно таяла, и я не удержался, отрезал еще один тоненький кружок, затем положил колбасу на то место, где она лежала, и посмотрел-заметно ли было, что я отрезал два ломтика.

Старичок видел все словно сквозь стены. Утром он описал дяде мой поступок и заявил:

– Если это повторится, то я закрою кладовую на замок, а вам предоставляю право искать другое помещение.

Когда старичок вышел, дядя снял пенсне, тщательно протер его суконкой, надел на нос и посмотрел на меня:

– Что же это, мальчик, а? Мы же с тобой порядочные люди, и, кроме этого, нам прописана врачом строгая диета, как же ты мог нарушить предписание врача и оскорбить мои чувства таким непоследовательным и сомнительным поступком?

– Я больше не буду,- покаялся я.- Но откуда старичок догадался? Ломтик, который я отрезал, был не толще почтовой марки.