Контора
Шрифт:
— Липа все, — повторил шеф. — А раз это липа, то сделана она не просто так. С умыслом сделана. С какой же целью? Кому эта туфта на пользу? Да нашим итальянским друзьям и на пользу! Если верить этому отчету, то лучше их нам не сыскать, хоть год скачи на дикой лошади Пржевальского по долинам и по взгорьям. Так с какой же стати русской девушке, «красавице, комсомолке, спортсменке», так полюбились какие-то макаронники, которых она видела первый раз в жизни? Любовь с первого взгляда? Очень по-шекспировски, по-итальянски то бишь. Но чтобы наша доморощенная лимитчица вот так с разбегу в омут головой...
Аллочка почувствовала, что во рту пересохло. На несколько секунд незримый смерч закрутился вокруг, пытаясь опрокинуть ее со стула в бездонный лог обморока; тело стало ватным.
Она попалась! Попалась!
Мгновенно нарисовались перед мысленным взором увешанные золотыми цепями дружки «майонезных магнатов». Она почти услышала их голоса, расписывающие все последствия измены хозяевам: пытки, счетчики, рабство, пропавшие без вести люди и неопознанные трупы...
Бежать!
Аллочка хотела вскочить, но ноги не послушались ее.
Не может быть, чтобы с ней случилось что-то страшное! В конце концов, есть ведь милиция, свидетели, права человека и закрепленный за ней ангел-хранитель. Кто-нибудь поможет ей выпутаться из этой истории!
— Что-то ты приуныла, — констатировал наблюдавший за ней Дмитрий Львович. — Немудрено. Сейчас ты приу... загрустишь еще больше. Я побеседовал с итальянцами. В русские партизаны они не годятся: выложили мне всё как на духу. Раскаивались очень... М-да... Ну а ты-то раскаиваешься?
«Все отрицать!» — взвыл дребезжащим альтом Аллочкин внутренний голос.
— В чем? Я не понимаю...
— Не тренди, а? — поморщился Дмитрий Львович. — А то я приглашу еще кое-кого. С ними тебе будет беседовать куда скучнее.
Аллочка потупилась. Сердце молотило, как пламенный мотор, но она поняла главное: шеф не собирается ее «закладывать».
— Что будем делать-то? — спросил начальник после некоторого раздумья.
Угадывать дальше, что у него на уме, Аллочке больше не хотелось. Тем паче предшествовавший разговор показал, что с отгадками у нее выходит скверно.
— Что молчишь?
— А что я могу сказать? — Аллочка опробовала новое для себя оружие: всхлипнула. Получилось ненатурально, повторять не стоило.
— Ладно. — Дмитрий Львович бросил копию Аллочкиного отчета в корзину. — Будем считать, что ты осознала и раскаялась...
— Будем, — тихо поддакнула Аллочка, но шеф проигнорировал этот порыв.
— Пока так. — Дмитрий Львович чуть понизил голос. — Никому ни слова. Работаем с итальянцами до моего особого распоряжения. Маркетологов обходить за версту. Деньги вернешь.
Аллочка вопросительно взглянула на патрона.
— Вернешь деньги, полученные у макаронников, — пояснил Дмитрий Львович. — Мне вернешь. Лично мне. Вопросы есть?
Вопросов у Аллочки не было.
Борис недоуменно крутил в руках несколько купюр. Дважды он заглянул в конверт, словно несколько банкнотов могли остаться там незамеченными. Кроме того, сумма, написанная карандашом на внутренней части конверта, подтверждала, что никакой ошибки нет.
С этого месяца зарплата сотрудникам выдавалась в конвертах. Выдавалась отныне не бухгалтером, а начальником подразделения, в котором числился сотрудник. Соответственно, Апухтину его конверт вручил господин Подвор-ский. Дойдя до своего рабочего места, Борис открыл конверт, чтобы переложить деньги в бумажник, и обнаружил, что получил ровно половину от своего оклада.
Борис стрельнул глазами по сторонам. Судя по радостному оживлению, царившему в отделе, никто не разочаровался положенной в конверт суммой.
Ладно. Борис положил деньги обратно в конверт и отправился за разъяснениями к начальнику.
— Константин Николаевич, — произнес Борис, прикрывая за собой дверь. — Я тут получил зарплату. Но что-то как-то... мало. Вы не знаете почему?
— Знаю, — печально кивнул Подворский. — Но поделать ничего не могу. Ты ведь слышал о новой системе депремиро-вания?
— Слышал что-то.
Борис слышал краем уха о том, что введена новая система расчета зарплаты. За всякого рода нарушения — опоздания, прогулы, невыполнение задач — у сотрудников будет вычитаться часть зарплаты. Депремирование. Премия наоборот. Но, поскольку Борис являлся на работу вовремя, трудился не покладая рук, не прогуливал, то с полным правом считал, что новшество сие его не коснется. Ан нет, коснулось. Еще как коснулось.
— Ну, вот по этой системе тебя и того... — Патрон тяжело вздохнул, выказывая свое сочувствие, и добавил: — Я тут ни при чем. Решения принимает отдел персонала. Я даже возражал, но...
— А можно узнать, за что меня депремировали с такой страшной силой?
— Можно, — кивнул Подворский. — Я уже задавал этот вопрос. Во-первых, за распитие спиртного в офисе во внерабочее время. Припоминаешь такой эпизод? Все четверо и депремированы: ты, Ладов, Семен и Галя. Был приказ о запрещении нецелевого использования служебных помещений. В порядке исключения разрешено оставаться в помещении отдела с письменного разрешения начальника подразделения. Во-вторых, за игру по сети в рабочее время все с тем же Семеном. Вопросы есть?
Возразить было нечего. Пили с рекламщиками. А на следующий день, действительно, играли по локальной сети в карты. Недолго, минут двадцать. Просто из интереса пообщаться таким образом через сеть. Не Интернет, конечно, но занятно. Вот только как пронюхал об этих грехах отдел персонала? Положим, узнать про приватный банкет не составляло труда. Те же охранники, видевшие, как они в половине девятого «на бровях» уходили из офиса, могли настучать, а вот про карты... Исключено, что кто-то посторонний видел экран монитора. Борис, правда, не особенно прятался, могли заглянуть к нему в экран некоторые коллеги по отделу. Но не побегут же они докладывать в «персонал»? Одно дело неучи, другое дело — подонки. Тем более не мог заложить их никто из отдела рекламы. Там-то сидят только Макс да Галя. Как же они узнали? Остается только один способ: засечь их несанкционированный контакт на сервере. А кто у нас на сервере? Правильно, Миша Зыбковец. Он же присутствовал на Галином дне рождения, причем был пятым участником, а Подворский довольно внятно сказал сейчас, что депремированы «все четверо».