Конторщица

Фонд А.

Ненавижу несправедливость, а Зою стало еще жальче. Хорошо, что она сейчас не видит весь этот триумф Швабры.

Швабра и Валентина Акимовна с усмешкой посмотрели на меня и на приветствие ответили сквозь зубы. Подошли сотрудницы из планового отдела и тоже принялись поздравлять Швабру. Я развернулась и пошла в кабинет, слушать этот цирк было выше моих сил, тем более нужно закончить работу.

Не успела я сделать и два шага, как Валентина Акимовна догнала меня и тихо сказала:

— Лидия, я знаю, что ты решила покинуть нас. Так, может, продашь-таки

мне мыльце-то? По три рубля? Я бы взяла пару кусочков. Но лучше сразу штук десять-двадцать. Тем более деньги тебе еще ого-го как нужны будут.

Я остановилась и удивленно приподняла бровь, стараясь глубоко не дышать, так как от Валентины Акимовны, как всегда, за версту разило сладкими до тошноты, какими-то приторно-гвоздичными духами.

— Насколько я знаю, с тебя много удержано, — пояснила Валентина Акимовна, пытаясь скрыть злорадство. — Поэтому расчетных ты получишь сущие копейки, а жить как-то надо. Тем более, что с такой записью в трудовой вряд ли получится быстро найти хорошую работу. Если вообще получится.

— Интересно, — сказала я.

— Да, сейчас вот так, — изобразила сочувствие Валентина Акимовна, но глаза торжествующе лучились, — Не надо было тебе, конечно, с Капитолиной Сидоровной конфликтовать, перед начальством выслуживаться по чужим головам…

— Слушайте, Валентина Акимовна, — сказала я, — вот вы сейчас так правильно все говорите, идеологически даже верно… выслуживаться, конечно, не надо. И по головам — не надо.

Она кивнула.

— А скажите-ка мне, Валентина Акимовна, вот каким образом вы стали заместителем главбуха? — продолжила тему я. — По чьим головам вы выслуживались? А Капитолина Сидоровна по чьим? Или вас сразу с колыбели в начальство взяли? За умище и широкие душевные качества, так сказать…

Валентина Акимовна не нашлась, что ответить.

— И я даже не сомневалась, что расчетных я получу копейки, — кивнула я. — Я прекрасно помню, как вы мне это обещали. Так что не удивлена. А мыло я вам даже за миллион не продам. Принципиально.

Оставив Валентину Акимовну в ошеломленном состоянии переваривать мои слова, я решила сходить пообедать, а потом идти в кадры за трудовой. Еще нужно было успеть заскочить в кассу забрать расчёт.

Дойдя до столовой, я раздраженно вдохнула какие-то совсем уж пресные ароматы еды, развернулась и пошла обратно. Что-то аппетит у меня от этой Валентины Акимовны совсем пропал. В кармане оставался последний пакетик аскорбинки, я раскрыла, сыпанула в рот, на язык попала приятная кислинка, я аж замурчала от удовольствия, вкуснотища какая…м-м-м-м…

На коридоре меня догнал Линьков (ха!), он был все в той же голубой рубашке и роговых очках. Правда, на этот раз без подтяжек.

— Лидия Степановна! — Грустно и торжественно начал он, — я слышал, что вы покидаете наше депо.

Я тоже сделала причитающийся ситуации печальный вид и скорбно кивнула.

Линьков невесело вздохнул и продолжил:

— И сегодня у вас последний день.

Я опять со вздохом кивнула.

— Лидия

Степановна! — Линьков поправил очки и мрачно продолжил, — передайте Валерию Анатольевичу еще часть долга.

Он протянул мне сверточек. Я взяла и сунула в карман.

— Там двести пятьдесят, — тяжко вздохнул Линьков, — осталось еще сто, но я смогу только через месяц. Лидия Степановна, а вы можете поговорить в Валерием Анатольевичем, чтобы он еще немного подождал?

— Конечно, — кивнула я. — Могу.

Ну а что, я не врала. Если надо — могу.

— А можно вас попросить написать расписку? — спросил вдруг Линьков, мучительно краснея.

Я на миг зависла, а потом согласилась:

— Можно.

— Тогда подпишите, — Линьков вытащил из кармана брюк смятую бумажку.

Я вчиталась:

"Я, Горшкова Лидия Степановна, приняла у Линькова Гектора Модестовича денежную сумму в размере 550 рублей (пятьсот пятьдесят рублей). Число, подпись".

Прочитав имя Линькова, я еле сдержалась, чтобы не заржать. Но сдержалась, чтобы не нарушить неуместным весельем наше уныло-минорное общение.

— Я не могу это подписать, — сказала я, возвращая бумажку обратно Линькову.

— Но почему? — аж подпрыгнул Гектор Линьков, при этом выпятив впалую грудь. — Я же сначала отдал триста, а сейчас еще двести пятьдесят. Там все правильно!

— Потому что там не указано причину, с какой стати я взяла у вас такую сумму. — ответила я. — А вдруг завтра вы напишете на меня заявление в прокуратуру, что я у вас взятку вымогала? Нет, я не буду участвовать в этой авантюре.

— Но Лидия Степановна! — чуть не плача, запричитал Гектор. — Я же не могу написать "карточный долг"! Это статья.

— Не надо писать "карточный долг", — вздохнула я (вот оказывается, куда денежки Горшкова все уходят. Теперь ясно, почему он до сих пор в коммуналке живет и на Лидочку повелся). — Напишите просто — "долг". Может, вы ремонт делали и в долг взяли, или на лечение…

— У нас же бесплатное лечение, — автоматически поправил меня Линьков.

Блин, опять чуть не спалилась.

— Да это я фантазирую. — Отмахнулась я. — Напишите просто — "долг".

— Хорошо, — Линьков вздохнул и дописал нужное слово.

Я черканула загогулину, и мы разбежались довольные друг другом: Линьков отдал долг, а мой карман теперь оттягивала упаковка с деньгами.

Получив на руки трудовую и расчётные, честно говоря, совсем смешную сумму, я, тем не менее, облегченно вздохнула.

Отлично. Пойду, значит, домой спать.

Напоследок я зашла в кабинет, где Алевтина Никитична и Аллочка заканчивали складывать последние папки.

— Ну что, товарищи, — бодро сказала я. — Позвольте поблагодарить вас всех за прекрасно выполненную работу! Ивана Аркадьевича мы не подвели и все сделали не просто вовремя, а со значительным опережением сроков.

Алевтина Никитична довольно улыбнулась и подмигнула:

— А то!

Аллочка скривилась и смотрела куда-то в сторону.