Контрабасы или дикие гуси войны
Шрифт:
10 минут.
Я потихонечку поднимаюсь из-за стола, иду на кухню, наливаю себе водки, опрокидываю, возвращаюсь за стол.
Татьяна косит на меня своими зелёными глазищами. Папин тост уже близок к завершению, коронная фраза.
– Когда нам было по 26 лет, мы за одним столом с генералами, полковниками и и первыми партийными руководителями города не сидели.
Это в мой огород.
– И мы должны быть благодарны Партии и советскому правительству, что.... Новый виток красноречия ещё на пять минут.
По сути это было самое счастливое время. Государство жило своей жизнью. Люди своей.
А
Стрелка это выяснение отношений между двумя и более преступными группировками по какому-либо конфликтному вопрос. На стрелки ездили все- милиционеры, бандиты, кавказцы, однажды даже батюшка прикатил на бронированном мерине. Какая то часть людей, проживавших в СССР продолжала по инерции ходить на работу, на которой месяцами не платили заработную плату, часть подалась в коммерсанты. Я же считал, что лучше отбирать самому, нежели быть потерпевшим и подался в рекетиры. Эта сторона жизни меня не обошла.
До поры до времени братва старалась сохранить мирные отношения между собой. Как говорил Валера Бобёр, нет такого куска, который невозможно поделить на всех. Но там, где больше одного сообщества,— война неизбежна. Да и в одном сообществе рано или поздно начинаются конфликты при дележке пирога… Начались разборки среди братвы, ещё и спешно созданные РУБОПы принялись успешно сажать и стрелять. Наступили страшные времена. Кто не успел вляпаться в кровь, ложились на дно, уезжали в другие города. После того как в результате одной только ночи у нас застрелили троих, а ещё пять человек взяли под стражу, я принял решение уезжать из города. Уехали на родину родителей, в маленький курортный городок на юге России. Начал пробовать себя в бизнесе. После ГКЧП тестя отправили в отставку и он переехал к нам.
Потом родилась Машка, но что-то произошло в наших отношениях. Наш мир растворился без остатка в шмотках, деньгах. Той женщины, с которой я его строил не стало. Она исчезла. Растворилась...
Я сижу на кухне и смотрю в бездну гранённого стакана. Через прозрачное пойло отчётливо видно дно, оно уже совсем рядом. Всё также как и два месяца назад.
И как тогда раздался звонок. На пороге стоял Гена Шекотин, трезвый, с тоскливыми собачьими глазами.
– Я шёл с гаражей, увидел у тебя свет. Можно к тебе?
– Заходи...
– Давно вернулся? Насовсем?
– Приехал только что. Насколько, пока не знаю. Не уверен, что мне здесь будут рады. А ты, чего такой убитый?
– Беда у меня, Лёша.
– Рассказывай.
– Вчера дочь чуть не изнасиловали. Чудом вырвалась Сейчас из дома не выходит, боится.
– В милицию обращался?
– Я хотел, жена с дочерью отговорили. Будет только хуже, да и позора не оберёшься.
– Знаешь кто?
– Конечно знаю, братья Тунгуловы.
Тунгуловых я знал. Их дядя держал водочный завод, поставляя пойло по всей области и даже в Москву. Племянники работали в его охране.
– Что делать Лёша? Загублю девку.
– Ты прав. В милицию нельзя, откупятся. Оружие у тебя есть?
– Есть. Газовый пистолет.
– Газовый, это серьёзно. Сейчас иди домой, а утром часиков в пять, пока темно подъезжай ко мне. Пушку возьми с собой. И это... Наверное дочь с собой прихвати. Займёмся психотерапией, покажем ей крутых пацанов в собственном дерьме.
Останавливаем машину за несколько домов от дома Тунгуловых. В полной тишине подходим к забору из белого кирпича и железным воротам. Во дворе и доме тишина, слава Богу, что нет собаки. Я перелезаю через забор, открываю щеколду, перевожу дух. Долго жму кнопку звонка на двери дома. Гена маячит за моей спиной , девчонка жмётся к его руке.
Слышу шаркающие шаги, недовольный мужской голос
– Чего надо?
– Откройте милиция. Проверка паспортного режима.
Это всё, на что хватает моей фантазии.
Звук ключа, недовольный голос.
– Совсем менты охерели, поспать не дадут.
Я дёргаю на себя дверь, в проёме стоит сонный парень в трусах.
Я бью его рукоятью пистолета в переносицу.
Кровь заливает ему лицо, парень тяжело, как бык, валится на колени.
– Су-уу-каа, где брат?
Парень смотрит на меня дикими, ничего не понимающими глазами.
– Гена придержи, а я поищу второго.
Второго нахожу на диване. Он сладко спит открыв рот. Беру его рукой за волосы, засовываю пистолетный ствол в рот. Дикое желание нажать на курок. Газовая струя в этом случае выжжет ему все внутренности, страшная боль и смерть.
Я прихожу в себя от женского крика. Генкина дочь вцепилась ему в руку и кричит
– Папа, папа, останови его, мне страшно. Вижу остолбеневшие Генкины глаза, себя, забивающего гранату в чей-то окровавленный рот.
Мы курим в машине перед моим домом. Генка прячет глаза.
– Лёха тебе спасибо за всё, но должен сказать тебе как друг. Башню тебе сорвало конкретно. Ты бы поаккуратнее всё же...
– Ладно, Гена, езжай домой. Я хочу спать.
Поспать мне всё же не удалось. Через два часа раздался телефонный звонок. Гена...
– Полчаса назад ко мне приезжали братья. Сказали, что тебе забили стрелку. Вечером будут ждать.
Резануло слух, тебе. Но стараюсь не зацикливаться на этом
– Тебе не грубили? Не угрожали?
– Да нет. Вежливые были, трезвые.
– Где стрела, Гена?
– Вечером, у мусульманского кладбища. Что будем делать?
Я пожимаю плечами.
– Ничего, поедем.
– Они же нас перекусят! У них стволы.
– Не перекусят, Гена, подавятся.
Днём на Генкиной машине я подъезжаю к военкомату. Наши ребята здесь. Загружаю в броню два ящика водки. Сумку с консервами. Коротко объясняю ситуацию. Ребята кивают головами.
За полтора часа до назначенной встречи Гена привозит меня на кладбище. Очень тихо. Приближается вечер. На кладбище никого нет. Вдалеке темнеет склон горы. Гена заметно нервничает. Честно говоря мне тоже не по себе. Вытягиваю из карманчика гранату, кладу её в правый карман бушлата.