Контрабасы или дикие гуси войны
Шрифт:
Ему дают 100 долларов и говорят, чтобы валил поскорее!
Мент садится в машину и жалуется напарнику:
Все у них секреты, секреты. Уже и спросить ничего нельзя...
Посмеялись.
Гуманитарка.
В конце первой и в начале второй чеченской стало модным пиарходом возить в Чечню гуманитарную помощь. Перед каждым праздником в расположение воинских частей в Чечне прилетали высокие чины из правительств и администраций областей и краёв, вожди политических партий, чаше всего с недорогими наборами, состоящими из конфет, сигарет, какими то бытовыми и ненужными на войне мелочами.
Бывает завозили и дефицитные товары, фирменные бритвенные принадлежности, спортивные костюмы, майки, футболки… Но никто из солдат и окопных офицеров этого добра не видел. Гуманитарка странным образом уже через несколько дней оказывалась на рынке.
Зато однажды привезли несколько коробок презервативов. Могли привезти женские прокладки. Но им быстро нашли применение. Нарезали стелек в сапоги. С Олвейз- классик, ногам сразу стало значительно веселее, сухо и комфортно. В презервативы же заворачивали запас спичек НЗ, так на всякий случай, мало ли чего. Не помню случая, когда они применялись по назначению.
Действо раздачи подарков снималось на плёнку, потом транслировалось по телевидению. Политические дивиденды естественно зачислялись тем, кто чаще других мелькал на экранах телевизоров.
Но была и другая гуманитарная помощь. Собирали ее люди, знающие солдатский быт, не первый раз ездившие с такой миссией в Чечню. Поэтому и грузили в машины не конфеты с пряниками, а дрова, шерстяные носки, берцы, теплые свитера, камуфляж, одеяла. Без пряников на войне прожить можно, а вот без свитера и тёплого одеяла в Чечне зимой не сладко. Чаше всего такую помощь организовывали ветеранские организации, простые жители Ставрополья и конечно же казаки- терские, кубанские, донские.
Колонна из трёх камазов с гуманитарной помощью ждала нас у правления казачьего общества. В камазах дрова, мука, макароны, тёплые вещи. Всё это собрали казаки-терцы, руководители ещё работающих предприятий и просто жители городов и станиц Ставрополья.
Во дворе правления дымится полевая кухня.
Мы сидим за столом с атаманом, ему лет шестьдесят. Настоящий казак с вислыми усами, житейски мудрый и слегка пьяный. На столе немудрёная мужская закуска сало, солёные огурцы, варёная картошка.
– Эх хлопцы, хлопцы! Да разве же нам жалко собрать для вас подарки? У каждого в Чечне брат, муж, или сын воюет. Последнее отдадим, всё что надо соберём хоть перчатки, хоть шоколад. Но уйдёт ли она дальше Ханкалы? Вот в чём большой вопрос.
Атаман в сердцах бьёт по столу кулаком.
– Вы мне лучше вот на какой вопрос ответьте. Почему власть не переселяет братов наших из Чечни в Россию? Вот на прошлой неделе в Ищерской казака убили прямо во дворе дома. Четверо малолетних детей осталось. В Наурской и Шелковском районе русских осталось тысяч десять, не больше. А это ведь наша казачья земля. Наши деды- прадеды её для России отвоёвывали.
Мы говорим всю ночь: о казаках и русских людях, которых Россия бросила в Чечне, о том, как людей на Ставрополье воровали как скот, О «боевых», которые не платят, о штабах и зловонной плесени под названием Ханкала.
Утром, чуть свет отправляемся в дорогу. Натягиваем поверх бушлатов разгрузки с магазинами, гранатами, выстрелами к подствольнику. Зябко ёжимся от утреннего холода и торопливо лезем в воняющее машинным маслом чрево машин. Покидаемый город кажется чужим. Было буднично, тоскливо и тихо. Пустынные улицы, серые дома, грязный асфальт. Редкие прохожие провожают колонну глазами и какая-то пожилая женщина крестит отъезжающие машины замёрзшими пальцами. Часа через три, наша колонна, медленно огибая бетонные блоки, подтягивается к металлическому шлагбауму, за которым бетонные блоки, мешки песком, дымящаяся солдатская кухня и стволы пулемётов, нацелившие свои жала на нас. Я перемещаюсь в пространстве и времени по маршруту Россия- Чечня и ощущениям, мир- война.
– Приехали бля-яяя! Акбар спецназ!
Кричит высунувшийся из люка Келлер.
На блоке несут службу минводские менты. Женьку уже знают, к тому же милиционерам приятно, что их назвали спецназом, поэтому процедура досмотра сведена к минимуму. Машины не глушим. Соскочив на землю, по команде Келлера пристёгиваем к автоматам рожки.
Вижу как Женька отвернувшись сторону, крестится.
Повторяю вслед за ним:
– Ну здравствуй, моя любовь и боль моя. Моя проклятая Чечня!
Привет,Чечня
Мы умыты слезами,
Пусть всевышний решает
Что потом будет с нами.
День рождения
В спальном кубрике дребезжит гитара, слышатся невнятные голоса. Я осторожно тяну на себя скрипучую дверь. Из проёма тянет устоявшимся и затхлым запахом солдатских портянок, сигаретного дыма, ружейного масла.
Я вовремя. У Степаныча день рождения.
В освещённой комнате на кроватях сидят все наши, нет только Пса и Зайца, они дежурят на крыше.
Прибный держит в руках здоровенную цыганскую иглу. У него вид человека, который собирается сделать что то важное. На табуретке перед ним сидит Олег, снайпер. Это он три дня назад снял двоих чехов. Олег в тапочках на босу ногу и спортивных штанах. О принадлежности к армии, говорит только наброшенная на голое тело рваная разгрузка. Левая бровь его разбита, глаз закрывает огромный синяк.
– Степаныч, ты что, оперировать собрался?
– Ну да. Только вот сейчас обезболивающее дам, и начнём.
– А ты можешь?
– А чего тут уметь? Проще чем носки штопать. Процедура простая: прихватил края раны, немножко оттянул, да и прокалывай снизу вверх. Сделал стежок, зафиксировал узлом, ещё стежок- узел. Недельки через три-четыре всё заживёт как на собаке.
– Давайте анестезию.
Олегу протягивают стакан. Пока он пъёт, Степаныч, водкой моет руки, потом опускает в стакан иглу с леской.
– Вот блин, жизнь наступила, водкой руки моем!