Контракт Паганини
Шрифт:
— А какой инструмент лучше? — спросил Рафаэль. — Амати или Страдивари?
— Зависит от того, кто играет, — пожал плечами Аксель.
— Вы родились в Швеции, — сказал Рафаэль. — В Швеции находятся четыре скрипки Страдивари, но Паганини не играл ни на одной из них… и я представляю себе…
— Верно, — кивнул Аксель.
— Я собираю струнные, которые еще помнят… нет, — перебил он сам себя, — лучше сформулировать по-другому… Если за этими инструментами ухаживали должным образом, вы услышите пустоту, которая осталась
— Может быть.
— Я стараюсь напоминать людям об этой пустоте, когда приходит время подписывать контракт, — безрадостно улыбнулся Рафаэль. — Я собираю заинтересованные стороны, мы слушаем музыку, неповторимый скорбный звук — и подписываем контракт, а приложением к нему идут наши желания и кошмары. Это и есть контракт Паганини.
— Понимаю.
— Правда? Такой контракт невозможно разорвать, даже собственной смертью. Тот, кто попытается нарушить условия или решит покончить с собой, очень скоро поймет: так он сделает реальностью свой самый страшный кошмар.
— Что же я, по-вашему, должен ответить?
— Я просто объясняю, что подобные контракты не разрывают, и я… как бы точнее выразиться? — задумчиво спросил Рафаэль сам себя. — Не знаю, будет ли моему бизнесу выгодно, если вы по ошибке примете меня за любезного человека.
Рафаэль подошел к большому телевизору, висящему на стене. Вынул из внутреннего кармана блестящий диск и вставил его в DVD-проигрыватель. Питер присел на краешек дивана. Мальчик боязливо-неохотно поглядывал на собравшихся. Он был светлым, совсем не похожим на отца, ширококостного и коренастого, чувства легко читались на его лице.
Экран заполнили серые полоски. Аксель почти физически ощутил страх, увидев, как три человека выходят из дверей кирпичного дома. Он мгновенно узнал двоих — комиссара уголовной полиции Йону Линну и Сагу Бауэр. Третьей была молодая женщина, похожая на латиноамериканку.
На экране Йона Линна вынул телефон и стал звонить. Ему вроде бы не ответили. С напряженными замкнутыми лицами все трое забрались в машину и уехали.
Камера скачками подобралась к двери; дверь открылась, в неожиданной темноте свет пропал, потом диафрагма автоматически перенастроилась. В прихожей стояли два больших чемодана. Камера продвинулась к кухне, потом свернула налево и стала подниматься по лестнице, двигаться по выложенному кафелем коридору, в большое помещение с бассейном. Какая-то женщина в купальнике сидела в шезлонге, другая женщина с мальчишеской стрижкой говорила по телефону.
Камера потихоньку отъехала назад, «оператор» явно дожидался конца разговора, потом снова приблизилась к женщине со стрижкой. Послышались шаги, женщина с телефоном повернулась усталым печальным лицом в камеру и замерла. На лице отразился парализующий страх.
— Папа, я, кажется, не хочу смотреть дальше, — еле слышно сказал мальчик.
— Все только начинается, — ответил Гуиди.
Экран вдруг стал черным, камеру выключили, но через несколько секунд изображение вернулось, подергалось и снова стабилизировалось. Теперь камера была закреплена на штативе; на полу, привалившись к кафельной стене, сидели рядом две женщины. На стуле перед ними сидел Понтус Сальман. Он быстро дышал и беспокойно ерзал.
Таймер в углу экрана показывал, что съемка происходила всего час назад.
Одетый в черное человек с лицом, скрытым маской с прорезями, подошел к Вероник, схватил ее за волосы и развернул лицом к камере.
— Простите, простите, — запищал Рафаэль.
Аксель с удивлением взглянул на него, но тут же услышал голос Вероник Сальман:
— Простите, простите!
Ее голос прерывался от страха.
— Я не знала, — пропищал Рафаэль и ткнул пальцем в экран.
— Я не знала… Я сделала фотографию, но не хотела ничего плохого. Я не знала, как это глупо, я только хотела…
— Выбирай, — сказал человек в маске Сальману. — Кому в колено выстрелить? Твоей жене… или твоей сестре?
— Пожалуйста, — прошептал Сальман, — не надо.
— В кого выстрелить? — повторил человек в маске.
— В жену, — почти беззвучно ответил Сальман.
— Понтус, — заплакала Вероник, — прошу тебя, не дай ему…
Сальман заплакал — душераздирающие, лающие рыдания.
— Если я выстрелю, будет больно, — предупредил человек в маске.
— Не надо! — в ужасе закричала Вероник.
— Ты не передумал? Может, мне выстрелить в твою сестру?
— Нет.
— Попроси.
— Что? — с перекошенным лицом спросил Сальман.
— Вежливо попроси меня выстрелить в твою жену.
Стало тихо, потом Аксель услышал голос Сальмана:
— Пожалуйста, будьте так добры… выстрелите моей жене в колено.
— Вы так любезны, что я могу выстрелить в оба. — И человек в черном направил револьвер на ноги Вероник Сальман.
— Пусть он не стреляет! — закричала она. — Понтус…
Человек в маске выстрелил; раздался хлопок, нога дернулась. На плитки пола брызнула кровь. Над дулом поднялось облачко пороховых газов. Вероник кричала что было сил. Человек в маске снова выстрелил. От отдачи дуло дернулось вверх. Пуля попала во второе колено, и нога неправдоподобно искривилась.
Вероник снова закричала — чужим хриплым голосом, ее тело дергалось от боли, на плитки под ней натекла лужа крови.
Сальмана вырвало; человек в маске с сонным удивлением посмотрел на него.
Вероник проехалась спиной по стене, быстро дыша и пытаясь дотянуться руками до изувеченных ног. Другая женщина, казалось, пребывала в шоке — зелено-серое лицо, глаза, словно большие черные дыры.
— Твоя сестра что, психически нездорова? — с интересом спросил человек в маске. — Как ты думаешь, она вообще понимает, что происходит?