Контратака
Шрифт:
— В чем их вина? — спросил Ковач безразличным тоном.
— Вот это нам как раз и предстоит выяснить, не правда ли? — лучезарно улыбаясь, ответил Ситтерсон.
Женщина в одной из камер жалобно плакала, и едва уже держалась на ногах. Ковач прибавил шагу, увлекая шефа безопасности к двери в дальнем конце коридора.
Но двигались они недостаточно быстро. Когда Сенкевич закрывала дверь, Ковач услышал-таки змеиное шипение электрошока, выпускающего свое жало. Женщина отчаянно вскрикнула.
Старший сержант за громадным столом приветствовал
Ситтерсон явно старался продемонстрировать, что не лыком шит, но его штаб-квартира являла собой лишь слабый отголосок слепленной наспех роскоши здания Правительства Округа.
Офицеры Флота, служившие на Земле, как правило, не входили в число лучших. Твердая Земля для них была чем-то вроде ссылки.
Ковачу следовало об этом помнить, хотя он вряд ли представлял, какую можно извлечь из этого пользу.
— К вам полковник Хезик, сэр, — отрапортовал старший сержант, кивнув в сторону высокого поджарого человека, который-при их появлении поднялся с узкой кушетки напротив двери.
— Подождите здесь, Хезик, — сказал Ситтерсон, проходя между столом и кушеткой во внутреннюю дверь.
По пути в соседнюю комнату Ковач искоса взглянул на полковника, поймав такой же ответный взгляд.
На Хезике была форма незнакомого покроя. Пошитая вручную, с желтым кантом взамен галунов на карманах, эполетах и петлицах. Пистолет в его плечевой кобуре был флотского образца и далеко не новый.
Глаза Хезика бегали по сторонам. Ковач и под угрозой смерти не взял бы такого в свое подразделение.
Личный офис Ситтерсона занимал почти такую же площадь, как кабинет Губернатора, но потолок здесь был низок и мебель из пластика, а не из дерева.
Но зато пол сиял чистотой.
— Присаживайтесь, капитан, — сказал Ситтерсон, широким жестом указывая на одно из кресел. Другая дверь, вероятно, ведущая в жилую часть, столь же тесную, как и приемная, была частично скрыта за топографическими экранами демонстрировавшими, что происходит в комнате для допросов; Перед развалившимися в креслах сержантами стояли совершенно голые люди. Одежда бедолаг валялась рядом на полу.
— Нам предстоит работать в тесном контакте, капитан, — начал беседу шеф службы безопасности. — Не стану скрывать, я смотрю на это назначение как на шанс проявить себя. В это дело надо как следует запустить зубы. Если мы справимся с ситуацией, чины и награды посыпятся на нас со всех сторон.
Бородатый человек на ближнем к Ковачу экране бормотал, заикаясь от страха:
— Только яйца, клянусь. И, может быть, масло, когда они просили масла, может быть, масло. Они забрали бы мою дочь, если бы я не давал им продукты.
— Эй, командор, — проговорил десантник, подыскивая подходящее продолжение. — Я не понимаю, почему мое подразделение, а не…
«А не кто-либо еще во вселенной». Вот что следовало добавить.
— Так твоя дочь тоже в этом замешана? — осведомился следователь. — Где
— Ей всего восемь! Ради Бога…
Ситтерсон раздраженно отключил звук.
Шеф службы безопасности наклонился вперед и многозначительно улыбнулся Ковачу.
— Я знаю, как обходиться с пособниками врага, — сказал он. — И вы, похоже, тоже. Я слышал, что произошло на Цели. Вот почему я запросил к себе именно Сто Двадцать Первую.
На мгновение Ковач перестал чувствовать под собой стул. Его трясло. Перед глазами мелькали картины на Цели. Халианские плантации. Рабы. Надзиратели из числа людей, с чудовищным пыточным арсеналом. Скотобойня. Гастрономические пристрастия халиан и их прислужников-людей. И каждый надзиратель в его воспоминаниях обладал чертами Ситтерсона.
Ковач не решался заговорить, но он не мог безмолвствовать и потому произнес:
— Сэр, на Цели пленные изготавливали электронику, приборы, которые хорькам не под силу сделать самостоятельно.
Он поднялся с кресла, поскольку не мог сидеть без движения, и, пройдясь до стены, получил возможность отвести взгляд от шефа службы безопасности.
— Все эти люди, снабжавшие хорьков продуктами, чтобы самим не попасть к ним на стол. Это не пособничество, сэр, а примитивное выживание. Совсем не то, что…
Но слова вернули воспоминания, а от воспоминаний у Ковача перехватило дыхание и ладони покрылись потом.
— Вот что, капитан, — проговорил Ситтерсон, выпрямившись на стуле. — Если бы я не отвечал за безопасность ста сорока тысяч личного состава Флота оставленных в этом районе, я, наверное, был бы таким же великодушным, как вы.
Раздражение командора плавно перетекло в улыбку.
— Однако, — продолжал он, — думаю, главная ваша проблема состоит в том, что вы боитесь остаться не у дел, работая со мной. Но я покажу вам, как сильно вы ошибаетесь.
— Пригласите полковника Хезика, — обратился он к поверхности своего стола. Не успел он договорить, как дверь открылась.
Ковач начал было вставать, но Ситтерсон не двинулся с места. Величественным жестом он указал вновь прибывшему на стул.
— Хезик, — сказал он, обращаясь к Ковачу, — возглавлял силы сопротивления до нашей высадки. Он работал в непосредственном контакте со мной, и, — он заговорщицки подмигнул Хезику, — не побоюсь сказать, капитан, что он претендует на очень высокий пост на планете, когда здесь установится гражданское правительство.
Хезик в ответ широко осклабился. Шрам на его правой щеке, наполовину скрытый холеной бородкой, придавал его лицу, когда он пытался улыбаться, фальшиво-сардоническое выражение.
— Расскажите капитану Ковачу, что три месяца назад случилось с вашим подразделением, Хезик, — приказал Ситтерсон.
— Есть, сэр, — ответил тот, у которого хватало ума не кичиться своим декоративным «званием», которое номинально сделало бы его старшим офицером в этой комнате. Он охотно играл роль болванчика Ситтерсона, в расчете получить свое, когда Флот уберется восвояси.