Контратака
Шрифт:
— Лжец! — сказал Хезик и нанес резкий удар рукояткой пистолета мальчику в лоб.
От мертвых пленников ни черта не узнаешь, а удар оказался бы смертельным, достигни он цели.
Но этого не произошло, поскольку Ковач перехватил запястье полковника одной рукой, а другой забрал пистолет с такой легкостью, будто Хезик был ребенком.
— Сэр, — обратился Ковач к шефу службы безопасности. — Думаю, дела пойдут лучше, если какое-то время мы станем вести допрос вместе.
— Он будет лгать! — сказал Хезик. Десантник не смотрел на него, но хватку не ослабил.
Ковач пожал плечами, адресуясь к Ситтерсону.
— Он заговорит, — просто произнес он. — Но живой, а не мертвый.
Лицо Ситтерсона было непроницаемо. Наконец он сказал:
— Хорошо. Вы и я. Хезик, подождите снаружи. Не беспокойтесь.
— Он будет лгать! — повторил тот, но его мускулы обмякли, и Ковач выпустил его.
И вернул пистолет. Он не спускал глаз с Хезика, пока за полковником не закрылась дверь.
— Мы в любой момент можем его вернуть, — заметил Ковач пленнику безразличным тоном. — Можем оставить вас вдвоем, а то и поможем ему. Не хочешь этого, начинай говорить сейчас.
— Думаете, это меня трогает? — пробормотал мальчик.
Но его это трогало. Он был нагим и израненным, сильно израненным. Ковач был огромен в своем шлеме и ремне со снаряжением, все еще черный от копоти рейда; к тому же десантник словно являл собой живое напоминание доскональности и безжалостности налета.
— Расскажи о лейтенанте Милиус, — сказал Ситтерсон. Он стал было помахивать прутом, пока не догадался, что присутствие Ковача куда действеннее, чем временная боль. — Где она?
— Слава Богу, мертва! — выпалил мальчик. — Она была в здании терминала, когда все началось. Спросите солдат, которых мы туда провели. Они вам расскажут!
Ситтерсон дал ему пощечину.
— Ты лжешь! Ты укрываешь предателя, убийцу офицера!
Удар не был особенно сильным, но отбросил Энди к стене. Он свалился бы на пол, если бы Ковач не поймал его и рывком не поставил на ноги.
— Хезик вам сказал? — проговорил мальчик. Губа у него была разбита. — Ладно, так и есть — она застрелила этого ублюдка Банди. Они заявились и приказали нам отступить — мы слишком сильно всполошили хорьков.
Ковач отпустил мальчика, почувствовав, что тот собрался с силами и выпрямился.
— Милиус сказала им самим уносить задницы, — продолжил Энди язвительно. — А ваш драгоценный Банди и говорит — если она не послушает его, то этим займутся хорьки. Вот за что она прикончила мерзавца. Я хочу только, чтобы в этой камере оказался Хезик и оставшиеся матери.
— Лживая маленькая свинья! — заорал Ситтерсон. Одной рукой он схватил мальчика за волосы, прижимая его к стене, и ткнул хлыстом в глаз. Опаленные волосы не выдержали. Рука Ситтерсона отскочила с липким клочком засохшего гноя.
— Сэр, — сказал Ковач, протискиваясь между упавшим мальчиком и шефом службы безопасности, который уставился на свою руку с выражением испуганного отвращения. — Мы допустили ошибку; Если это те самые ребята, что провели Девяносто Вторую в порт, то они чисты. Даже если пристрелили вашего агента.
— Если! — повторил шеф. — Он грязный маленький лжец и укрывает предателя!
— Нет, сэр, — сказал Ковач. Он стоял вплотную к Ситтерсону, так что пришлось наклонить голову, чтобы поймать взгляд старшего офицера. — Милиус точно вела их. И обеспечила успех атаки.
Ситтерсон отшатнулся, тяжело дыша.
— Кто, черт побери, говорит это? — потребовал он. Пальцы левой руки сжимались и разжимались, но правая, в которой был зажат прут, замерла неподвижно.
— Тоби Инглиш, — сказал Ковач. — Лейтенант Инглиш, командир Девяносто Второй.
Ситтерсон впился глазами в десантника.
— Вы… — начал он, но голос упал, вместо того, чтобы окрепнуть. Он сглотнул.
— О Господи, — неожиданно спокойно произнес шеф СБ. — Господи, помоги мне, если это правда.
— Разумеется, можете справиться у Тоби, — сказал Ковач. — «Хейг» стартовал утром, но можно послать вслед торпеду с сообщением, раз уж такое дело.
— Так он не на планете? — спросил шеф. Его лицо вновь обрело цвет, утерянный мгновение назад.
— Да, но…
— Все в порядке, — прервал его Ситтерсон, обретая уверенность. Он отворил дверь. — Прервемся, капитан.
Сделав знак ожидавшим распоряжений сержантам, он добавил:
— Вы двое заберите этого, — потерявший сознание Энди лежал на полу, — отнесите его в камеру и держите там. И всех остальных тоже, до моего распоряжения.
— Сэр, я… — начал Ковач.
— Возвращайтесь в свое подразделение и ждите приказа, капитан, — отрезал Ситтерсон. — До сих пор операция шла успешно, и я не хочу ее провалить.
Ковачу совсем не хотелось думать о подтексте последних слов, пока он с Сенкевич добирался до барака на попутном заправщике. И не больше хотелось ему думать об улыбке Хезика.
Но он не мог забыть ни то ни другое.
Ковач печатал рапорт, ненавидя саму процедуру и еще больше содержание своего донесения, когда Бредли и Сенкевич ввалились за звуконепроницаемые шторы его офиса.
— Отвалите, — сказал Ковач, таращась на зеленые буковки, блекло проступившие на белом фоне экрана. — Мне нужно подготовить рапорт о сегодняшних событиях.
— А я думал, вы поручите это Хуферу, — сказал Бредли. — Как всегда.
Ковач откинулся на стуле и протер глаза. Хуфер, младший сержант Первого взвода, ловко обращался со словами. Обычно это было его дело, но…
— Нет, — устало сказал Ковач. — Нужно знать все обстоятельства, чтобы изложить факты и избежать их превратного толкования на Тау-Кита или где-нибудь еще. И не дать повода раздуть новую историю из-за убитой в спину женщины.