Контроль [Новое издание, дополненное и переработанное]
Шрифт:
Нехорошее лицо у Бочарова. И глаза нехорошие. Говорят, что существуют в природе черные бриллианты, так вот глаза у него именно такие: черные, холодные, сверкающие. Такими глазами хоть стекло режь. Сатана сатаной. От одного взгляда опрокинуться можно. Представила Настя, что попала клиентом к Бочарову в пыточную камеру на следствие. Передернуло ее.
И тон Бочарова нехороший. Сказал одно, а слышится в словах угроза откровенная: «Пришла ты к нам на спецучасток с важной бумагой, но не выйдешь отсюда. И бумаги не помогут. Так что
Улыбнулась Настя Бочарову улыбкой очаровательной:
— Товарищ старший майор государственной безопасности, я — посвященная. Я — такой же исполнитель, как и вы. Знаю, для чего шкафы предназначены. Сама с ними работала. Правда, не на вязании, а на исполнениях. Техника у нас везде стандартная: знаете, ложбинка, там, где шея с черепом сходятся…
Хотела было Настя добавить: «Тут у вас чекисты людей стреляют, а мы у себя — чекистов», — но не стала. Просто подарила Бочарову еще одну улыбку лучезарную.
Отошел старший майор государственной безопасности. Сам себя ругает. Думал пугануть девочку так, чтобы отбить охоту тайны НКВД вынюхивать. А она не испугалась.
Любого встречного взглядом, жестом, действием давить надо. Всегда. Так старший майор государственной безопасности и делает. Давит. Попробовал и против сталинской контролерши — не выгорело. И решил для себя: один — ноль. В ее пользу. И не такая она наивная дурочка, какой может показаться.
Отошел Бочаров, а Настя решила: тут заговор.
Глава 22
Осень листопадная. Осень шелестящая. Идет Настя лесом. Идет, над собой смеется. Пропустили ее на спецучасток по бумаге, а дальше что? Возле Бочарова можно год ходить — ничего не узнаешь. А можно и десять лет. В доме отдыха НКВД — запасной командный пункт областного управления. Там узел связи и сейфы. Но узел связи под охраной, и двери там железные, и окна в решетках, и работают там связисты круглые сутки. Да и не так глуп Бочаров, чтобы в рабочем своем сейфе держать что-то недозволенное. И не так глуп Бочаров, чтобы в рабочих помещениях что-нибудь лишнее сказать.
Интересно, где сейчас Дракон? Вернулся ли из Америки? И что там у него за результаты?
А результаты у него не могут быть веселыми. Если бы он забрал «Контроль-блок» в Америке и благополучно вернулся, то Настю товарищ Сталин немедленно отозвал бы со спецучастка — делать ей тут было бы нечего. Поднял бы товарищ Сталин правительственный телефончик и сказал: ну-ка, верните мою птицу, завершилась ее практика. И Бочаров ее отпустил бы. Если нет заговора, посмеет ли какой-то Бочаров ослушаться Сталина и не выполнить его приказ?
Но заговор есть. И потому не отзывают Жар-птицу со спецучастка Куйбышевского управления НКВД. А что она может?
Ничего не может. Бегает по лесам. Понимает Бочаров, что она прислана что-то разнюхать, только не выгорит Настеньке.
Обдумала Настя варианты и решила в панику не ударяться и не хлюздить. Если заговор есть, если «Контроль-блок» украден, то быть ему или в Москве, или тут где-то рядом. Даже тут вернее: «Контроль-блок» в основном для Жигулей предназначен.
Если есть заговор, то должна быть подготовка. Должны быть интенсивные контакты между участниками. А где?
Непонятно: если Бочарову надо поговорить со своими людьми о чем-то недозволенном, где он это делает? Короткий разговор — это в лесу. Леса на спецучастке в достатке. Ну а если разговор с пьянкой на всю ночь, тогда где?
А ведь заговор просто так в лесу не рождается, и не зреет он в лесу. Заговор, если выводам Перзеева верить, начинается с доверия участников друг к другу. Заговор начинается в обстановке домашней, доверительной. Где это? Не в кабинете же служебном. И не на квартире, потому как квартиры чекистов прослушиваются, и они это знают. Где тогда? Где-то в подмосковном лесу, в уютном домике. Или в лесу у Жигулей. Тоже в уютном домике. Если тут, у Жигулей, судьба страны и мира решается, то тут и должны заговорщики собираться. И не единожды.
Где?
Все леса Настя обходила. Нет в лесах на спецучастке уютного домика. Нет его.
Есть своя железнодорожная станция, есть загон, есть захоронения под молоденькими елочками, есть захоронения под пятилетними елочками, есть и под десятилетними, есть дом отдыха, есть лагерь испанских детей…
Стоп. Почему бы не в лагере? Если бы Настя была начальником Куйбышевского управления НКВД, почему бы не устроить для друзей пир с увеселениями в детском лагере? Кухня там есть. Кровати есть. В случае чего и отоспаться есть где.
Устроила бы Настя пир в лагере испанских детей?
Нет. Не устроила бы. Там домики легонькие. Там подслушают. А еще перепьются друзья, орать будут. Музыка будет греметь. А рядом охрана, рядом обслуживающий персонал. Слухи нехорошие поползут. Да и жены командирские рядом. Лучше бы всего — в здании со стенами несокрушимыми. И чуть в стороне от дома отдыха. Чуть от охраны и персонала с стороне.
Сильно устала Настя, исходила все вдоль и поперек, ничего не нашла. Сидит на пригорке. Никого вокруг. Позади нее, закрывая горизонт, огромный брошенный храм.
Говорил ей Севастьян: ищи барбут! Он же катран.
Нет тут такого места. Нет…
И вдруг замерла с открытым ртом. И осторожно, медленно повернула голову, не веря себе. Перед нею брошенный храм. Весь лучами озарен. На самом видном месте. На самом высоком. На холме над Волгой. Прямо посредине спецучастка. Его за десятки километров с волжских пароходов видно. Его даже из-за леса видно — над деревьями возвышается.
Почему бы не в нем? Почему бы не устроить тайное блудилище на самом видном месте, там, где искать никто не будет?