Контролер. Порвали парус

Никитин Юрий

– Синтия, – напомнил я, – что такое прилично или неприлично в наше время? Выигрывай столько раз, сколько получится. Человека оценивают по занимаемому месту в стае. Вне зависимости от того, как он его заполучил.

– А как ты? – поинтересовалась она.

– Все так же, – ответил я. – С мышками. В лаборатории. Теперь она у меня еще и дома. И полна мышек.

Она с едва заметным усилием заставила себя улыбнуться.

– Как мило… Что ж, простые обыватели на покое выращивают розы, император Диоклетиан выращивал капусту, а у

тебя хобби еще круче – мышки…

– Это работа, – напомнил я.

– Хобби и работа, – уточнила она. – Ты счастливый человек, у тебя все совпало. А чем еще занимаешься, если не считать работу в Центре биотехнологий?

– Кино смотрю, – ответил я. – Даже сериалы. Правда-правда!.. Но вообще-то мне и мышек хватает с головой.

– Да? – проговорила она задумчиво и как будто с каким-то подтекстом. – Вообще-то да, ты такой, тебе, кроме мышек, ничего не нужно… но все же иногда кажется, что ты можешь и намного больше.

Я широко улыбнулся.

– Спасибо, Синтия. Я польщен. Но я в самом деле счастлив в своем уютном мирке с моими мышками.

Она улыбнулась одними глазами, у нее и это получается восхитительно.

– Даже и не верится.

– Ты же знаешь, – сказал я.

Она покачала головой.

– Почему-то кажется, не только способен, но и готов… Да, на большее… Ладно, спасибо за совет!.. Увидимся.

Экран погас, я хотел было сразу вернуться к своим делам, но в мозгу засели эти слова, которые повторила дважды. Сам знаю, что способен на большее и что даже готов, но почему это сказала она? Человек она достаточно расчетливый и умный, если бы не модельная внешность, могла бы стать хорошим химиком или нейрофизиологом.

И если сказала что-то нехарактерное для разговора в данный момент и в данном случае, то сказала с какой-то целью…

В доме, понятно, я сперва заглянул к мышкам и проверил, как подается им корм, нужной ли температуры вода, и вообще как себя чувствуют после очередной смены режима, и только потом прошел к себе на кухню.

Бондаренко связался со мной, когда я расположился за столом и, потягивая крепкий кофе, просматривал научные статьи в специализированных журналах по медицине вообще и с особенным интересом по нейрофизиологии.

Я посмотрел на его жизнерадостное лицо, подумал почему-то про Ингрид и угадал: он сказал с ходу:

– Владимир Алексеевич!.. Ингрид не находит себе места. Говорит, погорячилась, обидела вас. Даже не представляю, чем она могла, такая лапочка, что стреляет без промаха, но факт есть факт.

Я сказал подчеркнуто равнодушно:

– Да ничего серьезного. Забудет.

– Правда?

– У вас много интересных дел, – сказал я. – Уже завтра и не вспомнит.

Он посмотрел очень внимательно.

– Хотите сказать, у нас своя команда, у вас своя?

Я кивнул.

– А разве не так?.. У нас отдел со своей спецификой. И если нам понадобится где-то участвовать лично, что маловероятно, то и люди для операций у нас свои. Или пусть не свои, но мы сами будем выбирать, кому что делать, нам просто виднее.

Он сказал со вздохом.

– Владимир Алексеевич, не обижайтесь на нее. Она извиняется, если где в чем-то перегнула.

Я поморщился.

– Ростислав Васильевич, уж простите, но я извинений не увидел. И не услышал.

– Но я же…

Он запнулся, глядя на мою презрительную ухмылку.

– Извинений не было, – напомнил я. – Мало ли что вы сказали в телефонном разговоре. Или сейчас с экрана. Может быть, это вы и придумали! Извинения должны быть адекватны оскорблению. Я не говорю, что Ингрид нанесла мне тяжкое оскорбление, нет… Но если человек наносит оскорбление в печати, то в печати и должен опровергнуть! Если прилюдно и вслух оскорбил, то извиняться надлежит тоже в присутствии достаточного количества народа. В нашем случае ничего такого не было, к счастью, но если Ингрид задела меня в личном разговоре, то в личном и должна извиниться.

Он подумал, криво улыбнулся.

– Вообще-то в обществе градус оскорблений только растет, а культура извинений давно потеряна. Меня как-то один лаял на всех форумах, а потом через год извинился в личке… Теперь понимаю, почему я тогда чисто инстинктивно послал на хрен.

– Вот-вот, – подтвердил я. – Он должен был извиниться на тех же форумах. Дурак думает, что так унизит себя, потеряет лицо, но все совсем наоборот. Человек, который извиняется и признает ошибки, тем самым показывает, что теперь лучше, чем был тогда. А то мурло, что уже поняло свою засратость, но не извиняется, тем самым всем сообщает, что как было говном, так им и осталось.

Он покачал головой.

– Хорошо, попробую поговорить с Ингрид.

– Вряд ли это надо, – сказал я серьезно. – Такое должна понять сама.

Он посмотрел на меня с интересом.

– Вы считаете ее такой умной?

– Умной? – переспросил я. – А зачем нам в отделе, где умный на умном едет и умным погоняет, еще и вот такие умные силовики со стороны? В слова «умные силовики» я ничего не вкладывал, вы сами, вижу по глазам, что-то вложили очень… интересное.

Он заулыбался, понял, сказал уже потеплевшим голосом:

– Ладно-ладно. Она должна понять не умом, ясно. Такое понимают не умом. Но она упрямая.

– Ну и хрен с нею, – сказал я. – Или полагаете, не смогу поправить генетический код в митохондрии нематоды без ее помощи?

– А в другой… работе?

Я сказал веско:

– Да один Гаврош знает и умеет в десять раз больше, чем Ингрид!.. Я имею в виду современные системы поиска. Не обижайтесь, но одна простенькая программа уже сейчас делает больше, чем сто тысяч шерлокохолмсов. А что касается наших работ, то из всей прыгающе-стреляющей братии ГРУ вряд ли найдется хоть один, которого мы взяли бы даже пол подметать.