Контролер. Порвали парус
Шрифт:
– Жестко, – сказал он с уважением. – Хотя я вот тоже не понимаю, по каким алгоритмам вы отыскиваете точки угроз человечеству, которые необходимо обезвредить… Но хорошо, я все понял. Так и передам!
Он прервал связь раньше, чем я успел сказать, что ничего передавать не надо. Это сказано для него, а не Ингрид. С Ингрид у нас несколько иные отношения.
Глава 7
На другой день я едва вышел из лаборатории Геращенко, немало впечатленный его интуитивным подходом к новым методам, как раздался звонок с пульта охраны небоскреба.
– Владимир Алексеевич? У нас тут посетитель к вам.
– Кто?
– Журналист Ингрид Волкова.
– Ого, – сказал я с интересом. – Из какой газеты?
– Говорит, вроде бы независимый журналист, – ответил охранник. – Пишет для разных изданий. Так бывает?
– Сейчас все бывает, – сообщил я.
– Пропустить?
– Сообщи, – сказал я, – что доктор Лавронов покинул рабочее место десять минут тому. Заедет еще в какие-то места, а потом домой.
– Будет сделано, – ответил дежурящий с мужским пониманием в голосе.
Я в самом деле практически покинул институт и занимаюсь мышками дома, хотя в реальности нахожусь пока еще в небоскребе Центра Мацанюка. Просто сейчас на многих работах вовсе не обязательно присутствовать лично, удаленное присутствие позволяет делать гору работы быстрее и лучше, так что из института кормлю мышек дома в коттедже, а оттуда работаю удаленно в институте.
Но, конечно, примитивное обезьянство велит мне после работы вернуться в свою пещеру, и хотя я весь из себя светлый ум и все такое, но иногда поддаюсь темному зову предков и возвращаюсь в этот элитный дом, в котором для меня только и есть хорошего, что оборудованная по последнему слову хай-тека лаборатория.
Через минуту снова звонок, дежурный проговорил смущенно:
– Эта журналистка… увы, знает, что вы еще не покинули рабочее место.
– Эх, – сказал я, – пронырливые эти журналюги…
– Пустить?
– А что остается, – ответил я, – иначе раструбят, что мы здесь педофилией занимаемся. Потребует выслать в Европу, там все сейчас камингаутничают наперебой насчет гейства, педофилии, некромании и копрофагии…
Он сказал с облегчением в голове:
– Пропускаю! А то слишком уж настырная.
Ингрид вошла быстрая, даже стремительная, дико повела синими, как небо Арабских Эмиратов, глазищами по сторонам.
– А-а-а, вот где ты прячешься!
– Хорошее место, – сказал я сдержанно. – Я таким представляю себе рай.
– И без гурий?
– Гурии в мире попроще, – пояснил я. – Который попримитивнее. Намного. Порядков так на сто… Ингрид, если тебя прислали как-то воздействовать, то это смешно. И не солидно. Ты не царица Клеопатра, а я не Антоний, что за царские сиськи предал страну, отечество и будущее Римской империи.
Она сказала обидчиво:
– Не глупи! А еще умный. Разве я не могла заехать к тебе просто так?
– Не могла, – ответил я честно.
– Почему?
– Во-первых, – сказал я и загнул палец, – знаешь, что скажу то, что уже сказал. Во-вторых, тебе в самом деле посоветовали воздействовать на меня, а ты им сказала, что я упрям, как осел, и презренную науку не променяю на блестящие лычки фельдфебеля. Но ты все-таки приняла их настойчивое предложение поехать, так как это старое мудачье еще верит, что вязка между мужчиной и женщиной до сих пор что-то значит в этом мире.
Он поморщилась.
– Так не думают даже они.
– А самое главное, – закончил я, – потому что тебе поручили сообщить о некоторых подвижках в Управлении Генштаба.
На этот раз она в неподдельном изумлении распахнула глаза, и без того огромные, а сейчас так и вовсе.
– Откуда знаешь? Это было принято в секрете!
– Логика ученого, – ответил я скромно. – Создание нового подразделения не могло остаться незамеченным. А когда оно вдруг прекращает работу и там начинаются какие-то перемены, это не могло не привлечь внимания тех, кто стоит повыше того Скалозада.
– Скалозуба, – поправила она. – Что ж, ты угадал.
– Не угадал, – поправил я ее в свою очередь. – Для умного человека это оскорбление. Ученые не угадывают, они получают запланированный результат, это называется успехом. Заслуженным успехом. В то время как удача заслуженной не может быть по определению…
– Какой ты занудный, – сказала она, морщась. – Может, сходим попьем кофе?
Я покачал головой.
– Не могу. Мышки. Можешь вон тех покормить, им уже пока кушать.
– У тебя все по расписанию?
– Да, – ответил я, посмотрел на нее и уточнил: – Почти.
– А почему не всегда?
– А ты как думаешь?
Она сдвинула плечами.
– Мешают. Тебе всегда мешают.
– Почти всегда, – согласился я. – Хуже того, всегда уверены, что помогают! Никогда таким, как я, такой замечательный, не социализироваться в их сраном обществе мудаков и дебилов.
– Ты груб, – сказала она с достоинством. – А эту морковку они едят? Можно им дать?
Я смотрел, как она опасливо начала кормить мышек, они сразу сбежались к ее руке, Ингрид исхитрялась даже поглаживать их по спинкам, но вдруг вскрикнула:
– Ой, она меня грызанула за палец!
– Какая? – спросил я. – Ах эта… Ну все, теперь мутантный вирус в твоем теле. Интересно, во что превратишься.
Она отпрыгнула от клетки.
– Ты что?
Я печально развел руками.
– В науке такое случается. Но еще можно спастись… Нужно побыстрее отрезать поврежденный палец.
Она вскрикнула:
– Ты что?.. Я им жму на спусковую скобу!
– Если промедлить больше пяти минут, – сказал я, – придется отрезать кисть. Вирус по крови распространяется быстро. Быстрее, чем змеиный яд. Через полчаса придется отрезать по локоть…. А через час уже по плечо. Ну, если не отрезать, то с интересом посмотрим, что мутация сделает с тобой… Наука требует жертв больше, чем какое-то гребаное искусство, продукт уходящих времен.