Контролер
Шрифт:
— Ладно, — прошептал себе под нос генеральный секретарь, — совсем уж спешить не стоит. Пускай Огнев с Вышинским снова проявят себя.
Заодно будет время присмотреться к другим членам ОГПУ из руководящего состава, — про себя закончил свою мысль Сталин.
На следующее утро я «переезжал» в Кремль. Андрей обрадовался этому. Его даже не смущало, что нам придется пропустить неделю занятий. А ведь на четвертом курсе большинство предметов — профильные!
— Теория без практики мертва или бесплодна, — весело ответил мне Кондрашев, когда я спросил его, почему он так рад. — А уж такая практика не у каждого юриста бывает! Что
Тут он прав. Это я «зажрался» после работы с Жижиленко и Вышинским над законами по коллективизации.
Вопреки моим ожиданиям, кабинет нам выделили не маленький. Квадратов двадцать. Но как оказалось, это было помещение «на троих». В дверях я столкнулся с Андреем Януарьевичем, который руководил двумя рабочими, заносящими мебель.
— Сергей, здравствуй, — протянул он мне руку, после чего перевел взгляд на Кондрашева.
Тот не растерялся и, как только Вышинский отпустил мою руку, представился сам.
— Андрей, — протянул он первым руку. — Работаю под началом Сергея.
— Тезка значит, — хмыкнул Вышинский и представился сам. — Андрей Януарьевич.
— Очень рад познакомиться.
— Чтож, сейчас нам расставят мебель, после чего нужно будет сходить за материалами к Александру Николаевичу, — продолжил Вышинский руководить процессом на правах старшего. — Вот ты, Андрей, и сходишь. А мы с Сергеем пока обсудим, как приняться за это дело.
Кондрашев кривиться не стал, лишь молча кивнув, после чего мы дождались, когда нам расставят столы, стулья и шкафы. Даже телефонный провод принесли с самим аппаратом. Правда лишь один на всех. Его Вышинский тут же определил на стол Андрея — раз уж он выполняет обязанности секретаря, то ему и отвечать на звонки.
Сами столы по распоряжению Андрея Януарьевича были поставлены буквой «П». Во главе оказался стол самого Вышинского, прямо у окна, справа от него мой стол, а слева — стол для Кондрашева. Получилось, что если позвонят, то ответить сможет любой из Андреев, а вот мне для звонка придется уже подниматься из-за стола и обходить его. Но спорить я не стал. Вряд ли такая ситуация будет возникать очень уж часто, если вообще произойдет.
— Итак, — Вышинский уселся за стол и дождался, когда я усядусь за свой, после чего продолжил, — расскажи, в чем ты видишь проблемы в ведении следствия сотрудниками ОГПУ. Своими словами.
Андрея сейчас в кабинете не было — убежал за материалами, которые должен передать Винокуров.
Я коротко пересказал мужчине примерно то же, что сказал и товарищу Сталину.
— Если я правильно понимаю, первоочередная проблема — не компетентная регистрация задержанного и причин, по которым вообще возник к человеку интерес этой службы, так?
— Получается так, — кивнул я.
— Хорошо. Идем дальше. Ты вот сказал, что уполномоченные не ловят задержанных на противоречиях в показаниях. Но это ведь не так? Разве не было, что кто-то из следователей не ловил задержанных на противоречивых показаниях, когда дело касалось работы против государства? Создания той же партии?
— Ну, — задумался я, — было что-то подобное.
— Вот! — стукнул пальцем по столу Вышинский. — Получается, что ловить на противоречиях они умеют. Но почти не делают. Почему?
Он вел себя словно экзаменатор перед сдающим студентом. Наверное в его глазах я таким и был. Да и его наводящие вопросы позволяли мне самому взглянуть на дело под иным углом. Вот как сейчас.
— У них не стоит такая задача? — догадался я.
— Именно. Уверен, среди сотрудников ОГПУ достаточно людей, способных грамотно докопаться до сути дела.
— И как это сделать? — невольно вырвался у меня вопрос.
— Очень просто, — скупо улыбнулся Андрей Януарьевич. — Для этого существует прокуратура.
Я не очень понимал, что он имеет в виду и как видит такую проверку, поэтому Вышинскому пришлось пояснять свою мысль.
— Смотри: сотрудник ОГПУ получает сигнал о ведении кем-то из граждан контрреволюционной деятельности или намеренного саботажа. Этот человек задерживается, и составляется подробная описательная часть, как раз та, чего им очень не хватает. Откуда был получен донос, кто его совершил, подробно описан сам донос, а лучше — приложен к делу. Если донос устный, обязательно сделать его письменную запись. После чего сотрудники ОГПУ задерживают подозреваемого и проводят первичный допрос. Как было проведено задержание, слова самого задержанного, его характеристика с рабочего места и из организаций, где он состоит — все должно быть приложено к делу. Дальше — опрос его ближайшего окружения, и это тоже должно быть приложено к делу. После чего все это передается на оценку в прокуратуру. И уже там компетентный следователь делает вывод — причастен задержанный к выдвинутым против него обвинениям, или нет. Если будет дана положительная резолюция, то задержанного возвращают в ОГПУ, и там уже пусть сотрудники ведомства выполняют свою работу. Если же нет, то дело или переквалифицируется или вообще закрывается. Но это уже будет не проблема ОГПУ. Понимаешь меня?
Я медленно кивнул. Андрей Януарьевич предлагал не менять структуру ОГПУ. Вообще ее почти не касался. По его словам — пускай они работают так же, как сейчас. Лишь «крутят» своими методами тех, кто по мнению уже прокуратуры будет подходить под приписываемую задержанным статью.
— Но правильно ли это? — спросил я. — Я уже пару недель наблюдаю за работой уполномоченных ОГПУ. И их методы… довольно жесткие, можно их даже назвать жестокими.
— А ты думаешь, истинный враг государства сам сознается? — лязгнул голосом Вышинский. — Нет! Он будет отпираться до последнего. Юлить, обвинять всех вокруг, лишь бы уйти от ответственности. Мягкость здесь недопустима.
Может, он и прав. Тут мне оспорить его мнение было трудно. Аргументов просто не нашлось. Поэтому, когда вернулся Кондрашев с материалами, мы уже пришли к первичной договоренности, на что направить наши силы.
Спустя неделю я стоял в приемной товарища Сталина с папочкой в руках. «Защищать» наш труд отправили меня, так как Иосиф Виссарионович поручил дело в первую очередь мне. Вышинский же хоть и взял все бразды правления над нашей работой, от доклада открестился.
— Товарищ Сталин вас ждет, — сказал мне Агапенко, после чего я прошел в кабинет генсека.
Иосиф Виссарионович впервые на моей памяти встретил меня молча. Дождался, когда я передам ему папочку, и тут же принялся за ее изучение. Лишь когда дочитал ее до конца, он наконец задал первый вопрос.
— Кто автор идеи о передаче дел для оценки прокуратуре?
— Товарищ Вышинский.
Кивнув каким-то своим мыслям, он продолжил.
— А вы сами что об этом думаете?
— Идея хорошая. Тут и контроль, пусть неявный, за ОГПУ будет, и квалифицировать преступления будут люди, которые этому учились. Ведь в прокуратуре работают выпускники ЮрФаков?